Женщина с лошадиной головой (Маска призрака)

Детектив

Посвящается Васе и Нине

Юрик растолкал Рому посреди ночи и сказал:
— Пошли!
— Куда? — спросил тот, хлопая глазами.
— Признаваться в любви будем. Я Верке, а ты подружке её, которая вчера приехала.
— А зачем?
— Как зачем? Знаешь, как это здорово?!
— Нет, — честно ответил Рома и добавил: — У меня кеды мокрые.
Но Юрик не стал его слушать и направился прямо к окну, единственному в палате. Рома вскочил с кровати и поспешил за ним, натягивая на ходу штаны. Прямо под окном стояла кровать, на которой спал Гниломёдов — человек, которому до всего было дело. Естественно, он тут же проснулся.
— Вы куда? — спросил он.
— Не важно, — отмахнулся Юрик.
— Если пастой мазаться, я с вами.
— Нет, не пастой, и отстань от нас.
Юрик поставил грязный кроссовок на простыню Гниломёдова, и шагнул на подоконник.
— А куда вы, ребят? Меня возьмите.
Юрик открыл окно:
— Отвянь, Гниломёдов!
— Чего сразу по фамилии-то называть?! У меня имя есть. Серёжа. Лазаете тут! Всю кровать истоптали! Вечно в одеяле шишки нахожу! И грибы мои не сорвите, на ниточках там сушатся.
— Куркуль,- сказал Юрка и вылез палаты.
— Не сорвём, — пообещал Рома, протискиваясь в окно вслед за другом, и падая на землю.
Луна скупо освещала длинные корпуса. Детский лагерь “Колосок” стоял посреди леса. Два ряда деревянных корпусов друг напротив друга — вот и весь лагерь. А вокруг стеной высокие деревья, возле домов совсем сухие, чёрные с редкими сучками, словно сгоревшие. Теперь, ночью, на них было страшно смотреть. Казалось, там за деревьями кто-то, медленно передвигаясь, следит за тобой.
Они уже довольно долго стояли под окнами девчачьей палаты. Рома – коротко стриженный пухлый мальчик с румяными щеками и Юрик – ростом поменьше, смуглый, черноволосый, похожий на цыганёнка.
— А может, они не придут? — Рома почти с надеждой посмотрел на Юрика. Тот выплюнул один из гниломёдовских грибов и очень серьезно сказал:
— Ты не знаешь женского характера.
Стукнула форточка. На землю одна за другой спрыгнули две девочки. Они подошли к ним. Обе в длинных белых майках.
— Привет! — Юрик сразу взял рыжую Верочку под руку, отвёл в сторону и немедленно начал что-то шептать ей на ухо. Рома остался стоять напротив Верочкиной подружки. Она была в отряде не с самого начала смены. Приехала позавчера утром с мамой. У неё были светлые кудрявые волосы. Звали её Ира. Хотя точной уверенности в этом не было. На всякий случай Рома решил не называть её по имени.
— Привет.
Девочка не ответила. Просто стояла и смотрела на него. Тогда Рома неожиданно для себя произнёс:
— Я тебя люблю.
Даже в темноте Рома заметил, как девочка прищурилась. Затем он услышал насмешливый голос:
— Это всё?
Тут Рома произнёс самую дурацкую фразу на свете (непонятно, откуда вообще она взялась в его голове):
— Всё, — сказал он. — Всё, не считая комплиментов.
— Ты жирный, — произнесла его собеседница.
“Ну, не так чтобы очень”, — подумал Рома, но промолчал. Девочка спокойно повернулась и пошла к корпусу. Рома остался стоять на месте.
— Ну что, признался? — подходя к другу, спросил Юрик Рому.
— Ещё как! — ответил тот.

Перелезая обратно в палату, они чуть не наступили на голову Гниломёдову, но тот почему-то не издал ни звука. Через секунду мальчики поняли почему.
От стены отделилась черная фигура. В руке у фигуры зажёгся фонарик, луч пробежал по их лицам, затем фигура осветила своё собственное лицо. Это был их вожатый Боря Андреич. Бывший десантник с чёрными усами. Было у него одно странное увлечение. Он делал носы из папье-маше. Сделает нос, прилепит себе, и ходит так целыми днями. Даже за обедом не снимает. Вот и сейчас Боря Андреич был с носом. Большим, длинным, с горбинкой и бородавкой на ноздре.
— Равняйсь! — скомандовал Боря Андреич. — Смирно!
Мальчики немедленно подчинились приказу. В их отряде с самого начала Боря Андреич ввёл военную дисциплину. Рома подумал, что как обычно их заставят сейчас отжиматься от пола, но этого не случилось. Вожатый нагнулся к ним и тихо сказал:
— Чего ж вы, мужики! Предупреждал же вас! Теперь сами как хотите разбирайтесь.
В этот момент Рома услышал нечто, что заставило его похолодеть от ужаса. Он услышал стук палки и шаркающие шаги в коридоре. Свет в палате зажёгся. Да, это была она. На пороге палаты стояла директор лагеря Каролина Львовна Интяпина!
Можно было сказать без преувеличения, что все дети в лагере боялись её, да и взрослые не особенно радовались встрече с ней. Ходила она медленно, хромала, опираясь на палочку, но, тем не менее, всегда неожиданно появлялась в тех местах, где случался, как она выражалась, “непорядок”. Нет, она не ругалась и не кричала, но от одного её присутствия и взрослым и детям становилось не по себе, и они начинали оправдываться.
— К девочкам сейчас зашла, — сказала Каролина Львовна тихим скрипучим голосом, — там тоже двоим не спится. Воздухом они подышать решили.
Каролина Львовна улыбнулась одними губами, глаза же её неподвижно уставились на застывших мальчиков.
— Вам, друзья мои, тоже воздуха не хватает? — спросила директор.
Не дождавшись ответа, она обернулась к Боре Андреичу.
— Не могу, мне бы ногам больше отдыха давать, как доктор сказал. А я за день до смерти нахожусь, так ещё и ночью… А где помощница твоя?
Вожатый замялся и произнёс:
— Не знаю.
— Не поняла.
— Ушла куда-то. Может… погулять.
— Ещё одна, значит, воздухом дышит! Про обязанности свои она, конечно, забыла! — Каролина Львовна, отперевшись на палку двумя руками, чеканила слова. – Забыла, значит, что ей нужно за детьми смотреть постоянно, что она отвечает за них! Они же по ночам на озеро стали бегать, знает она об этом?! Может быть, она забыла, что если что-нибудь случится…
Боря Андреич поскорее перебил директора:
— Я ей скажу… я всё это передам, когда она придёт.
— Не трудитесь, я сама ей завтра всё скажу, — Каролина Львовна повернулась у Юрику и Роме. — И с вами у меня завтра тоже будет разговор.
Внезапно железные интонации в голосе исчезли, она, почти причитая, сказала вожатому:
— Суставы ноют страшно. Как же я до корпуса своего доползу?
Боря Андреич оживился:
— Я вам, Каролина Львовна, помогу, доведу до самой двери.
— Если не трудно, — отозвалась она, — Труд-то невелик — старуху под руку проводить.
— Какая же вы старуха? — запротестовал вожатый. — Вы молодая.
— Старуха, развалина и есть.
Каролина Львовна обречено махнула рукой и вышла из палаты, поддерживаемая Борей Андреичем.
Когда ложились спать, в темноте Рома услышал Юркин голос:
— Слушай, а нас выгонят!
— Нет!
— Точно тебе говорю.

2

Утро для всех отрядов, кроме пятого, начиналось с настоящего шоу. В других отрядах дети спокойно вставали, не спеша, потягиваясь, выходили на улицу для короткой зарядки перед корпусом и видели, как пятый отряд, возглавляемый Борей Андреичем, в который раз оббегает лагерь.
Двадцать восемь несчастных, тяжело дыша, следовали за своим подтянутым вожатым под свист, улюлюканье и аплодисменты. Замыкали колонну Рома и Юрик. Роме казалось, что он вот-вот умрет, он держался из последних сил. Юрик же мог бежать и быстрее, но не хотел бросать друга.
— Зачем надрываться, когда всё равно выгонят? — крикнул он Роме на ходу.
Рома после этих слов чуть не споткнулся и полетел в песок, но Рома его во время поддержал.
Позже на спортивной площадке, когда качали пресс, засунув ноги под бревно, Юрик учил друга.
— Девчонки — они не такие, как мы, ты этого не понимаешь, что ли?
— Почему, понимаю.
— Не понимаешь! Это у нас с тобой так всё время получается, я чего-то всегда говорю, а ты молчишь и киваешь. Девчонки другие. Вот ты ей вчера сказал… Что сказал?
— Я тебя люблю, — воспроизвёл Рома.
— А дальше стоишь и тупо на неё смотришь!
— Ну и что? — Рома пожал плечами.
— А что нужно было делать?
— Ты молчишь, приходится ей говорить, и она начинает болтать разный бред. Она же девчонка! Тебе самому нужно было говорить и побольше!
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы она хихикала!
Увидев, что Боря Андреич грозит им кулаком, Юрик стал активно сгибаться и разгибаться.
— Подожди, — не отставал от него Рома. — Зачем ей хихикать?
— Ты что, не знаешь — если ты заставил девчонку хихикать, она обязательно в тебя влюбится!
— Не знаю.
— Вот знай теперь! — важно заключил Юрик.
На завтраке Юрик, как всегда, отправился на раздачу воровать сочники, а Рома с тарелкой каши, которую он был не в силах бросить, подсел к Верочке и её подружке. За это время он всё выяснил, подружку действительно звали Ирой.
— Чего тебе нужно, Черкизов? — недружелюбно спросила Ира, тряхнув кудрявыми волосами.
“Чтобы ты начала хихикать”, — подумал Рома, но сказал совсем другое:
— Ничего, просто… просто… а хочешь, я тебе карикатуру нарисую? Очень смешную, правда. Про нашу директрису, как она палкой своей фехтует. Или комикс. Комикс я тоже умею, вон Верка докажет. Тоже очень смешной, про Человека-Фумитокса. Там сначала всех людей комары кусают, но тут приходит Человек-Фумитокс весь синий и воняет. Он убивает всех комаров, а потом говорит — я воняю ради жизни на земле!
— Не нужно мне твоих комиксов! — Ира поднялась из-за стола.
— Подожди, сядь, пожалуйста, я тебе одну смешную историю расскажу.
Ира села.
— Ну, — произнесла она нетерпеливо.
Рома судорожно вспоминал хоть что-нибудь забавное.
— Вот, например, один знакомый парень любил ковыряться в носу и однажды он так увлёкся, что у него там палец застрял. И пришлось его в больницу везти, чтобы руку вытащить.
— Черкизов, ты что, совсем дурак?! – Ира снова решительно встала.
Рома запаниковал.
— Не уходи! Вот, вот — классная история! Один парень поймал таракана величиной с ладонь… Нет, это не то… Вот! Вот то, что нужно! Ты, например, знаешь, чего в прошлую смену все в лагере боялись больше всего?
— Не знаю, и знать не хочу.
— Все дети и даже вожатые больше всего на свете боялись женщины с лошадиной головой!
Верочка, слушавшая их разговор, ойкнула и закрыла рот рукой.
— Да, — продолжал Рома страшным голосом, — эта женщина жила здесь недалеко в Нахаловке. У неё отняли детей. Сына и дочку, потому что она пила. И тогда она, эта женщина, тёмной-тёмной ночью пошла на станцию и бросилась под поезд…
Девочки слушали Рому с широко открытыми глазами.
— …она бросилась под поезд, и ей отрезало голову. После этого добрые люди отвезли её в больницу, но врач был в отпуске, а был один ветеринар, который животных лечит. Он взял и пришил женщине лошадиную голову. Но она не выжила, и её похоронили глубоко-глубоко под землёй. Но через некоторое время в разных местах стал появляться призрак этой женщины. Она ходит повсюду и ищет своих детей. В той смене девчонка одна из шестого отряда ночью стояла у окна и вдруг увидела женщину с лошадиной головой. Женщина медленно подошла к ней и сказала, Ирочка, доченька моя, это ты?!
Последнюю фразу Рома произнёс особенно эффектно. Он с удовольствием отметил, что подружки побледнели. После паузы Ира дрожащим голосом спросила:
— А что, её дочку тоже Ирой звали?
— Да, — ответил с улыбкой Рома. — В этом-то весь и юмор.
Ира резко встала, наотмашь ударила Рому ладошкой по щеке и выбежала из столовой. Сейчас же появился Боря Андреич, его новый нос из папье-маше в этот раз был похож на картошку.
— В чём дело? — спросил он грозно.
Опередив Рому, Верочка донесла:
— Ира его ударила.
— За что?
— А за то, что он глупости рассказывает.
Боря Андреич моментально принял решение.
— Десять отжиманий!
— За что?! — возмутился Рома.
— Двадцать отжиманий!
Спорить было бессмысленно.

Днём Юрика и Рому вызвали в кабинет директора лагеря. Когда они вошли, Каролина Львовна сидела за столом и мерила себе тонометром давление. На стене у неё за спиной висел большой флаг лагеря — на жёлтом фоне два перекрещенных колоска. (Рома никогда не мог понять, почему на флаге их два, а в названии один). Сбоку стола на тумбочке стоял телевизор. Сейчас он работал. Показывали какой-то иностранный фильм. Звук телевизора был приглушен. Каролина Львовна некоторое время молчала, мальчики переминались с ноги на ногу, уставившись в пол. Наконец Каролина Львовна отложила стетоскоп в сторону, с характерным треском расстегнула чёрный браслет на липучке.
— Конечно, зачем нам купаться днём, — сказала она с улыбкой, от которой друзьям стало сразу нехорошо. — Когда всё озеро перегорожено какими-то глупыми буйками, когда за тобой следят эти дурацкие вожатые, и когда существует такое понятие, как время для купания! Конечно, лучше окунуться ночью! Это гораздо интереснее! Обмануть вожатых, сбежать через окно, подговорить девочек!
Тут Юрик возразил:
— Мы на озеро идти не хотели…
Но Каролина Львовна не слушала его.
— Не надо мне рассказывать сказок! Я не маленькая! Зачем же ещё вам нужно было встречаться с девочками?! Подбили их отправиться с вами на озеро в ночное время! Сами-то, наверное, как рыбы плаваете, а они? А если бы с одной из них что-нибудь случилось, не дай Бог?! Если бы с ними обоими что-нибудь произошло, не приведи Господи?! Не кто-нибудь, не чужой дядя, а ваши вожатые ответили бы за это! Вы об этом подумали?! Вы вообще понимаете, что я вам говорю? Или вы телевизор смотрите?!
— Мы понимаем! — хором ответили мальчики и отвели глаза в сторону.
— Вы двое, между прочим, как только приехали, сразу обратили на себя внимание. Кто взорвал карбидом унитаз для обслуживающего персонала?
— Это не мы! — вставил Юрик.
— Кто отпустил на волю всех животных из уголка живой природы?!
— Это тоже не мы! — сказал Рома.
— Я прекрасно знаю, кто это сделал! Все животные разбежались! Только черепах смогли поймать! И не надо мне ничего рассказывать! Теперь моё терпение лопнуло! Я твёрдо решила…
Каролина Львовна сделала длинную паузу, на время которой мальчики задержали в себе воздух.
— Я решила сделать вам самое последнее, окончательное предупреждение!
Мальчики шумно выдохнули. Каролина Львовна продолжала:
— Ещё раз вы нарушите режим, или сделаете что-либо в этом роде — покинете этот лагерь навсегда, я понятно выражаюсь? Не слышу ответа?!

Как только друзья вышли из кабинета директора, Юрик сказал:
— Ты заметил — “Последний бойскаут” показывали.
— Какой бойскаут, ты что, совсем?! — горячо возразил ему Рома — большой знаток американского кино. — Это же “Крепкий орешек” третья часть!
— Но там Уиллис был с негром, — возразил Юрик.
— Правильно, в “Крепком орешке” он тоже с негром. Только в бойскауте негр безработный бейсболист, а в орешке — хозяин магазина. Уиллис везде один, а негры везде разные.
— А погоня на машине в лесу?
— Это не лес, а Центральный парк в Нью-Йорке. Они едут бомбу обезвреживать. Да что ты мне говоришь вообще, я это кино миллион раз смотрел!
— Ладно, — уступил Юрик. — Пусть будет “Крепкий орешек”.
— Выдавали бы у нас в лагере каждому маленький телевизор, размером с часы, — размечтался Рома. — Каждый ходил бы и включал бы его, когда хотел. И никто бы так не страдал, что не смотрит фильмов, — закончил Рома.
Он, конечно, имел в виду в первую очередь себя. Очень Рома страдал без телевизора. А те фильмы, которые в клубе крутил им дядя Боря «Гав», могли развлечь только… Рома даже не мог придумать, кому могло бы показаться интересным это старьё.
Друзья подходили к корпусу.
— Слушай, — Юрик на секунду остановился. — А знаешь, что я подумал? Эта идея, с ночным купанием — это же гениальная суперидея! Удивляюсь, как она сама не пришла мне в голову!

3

В пятом отряде было двое вожатых: Боря Андреич и Дина Мерчанская. Если Боря Андреич мечтал, снова очутится в армии, пытался подчинить свою жизнь и жизнь других единому военному порядку, и менял картонные носы, то у Дины Мерчанской были свои заскоки. В любую погоду она одевалась в чёрное. Чёрные волосы собирала в пучок на макушке. Она часто носила с собой веер из чёрных перьев и, закатив глаза, обмахивалась им.
Впрочем, если это было не чёрное, то обязательно что-нибудь оригинальное до крайности.
Обычно перед самым отбоем она заходила в девичью палату пожелать спокойной ночи. В тот день, вечером, она пришла к девочкам, набросив на плечи чёрную шаль в крупных ярко-красных маках.
— Какая безвкусица эти её наряды! — шепнула Верочка Ире. — Хотя платочек ничего, но такие вещи уметь носить надо!
— Почувствуйте, — произнесла Мерчанская, дождавшись, когда все лягут в кровати. — Как уходит день, как тает солнечный свет, как великая и прекрасная царица-ночь становится полноправной властительницей мира.
Мерчанская всегда выражалась очень непросто. Иногда же её вообще невозможно было понять.
— А когда ночь потеряет силу и на востоке забрезжит день, мы пойдём с вами встречать солнце, мы станем ловить руками тёплые лучи и бегать по росе!
Девочки заметно сникли, а Верочка снова зашипела Ире на ухо:
— Опять поднимет в пять утра и заставит по мокрой траве ходить. Я в тот раз чуть не простудилась!
— Не знаю, а мне понравилось! — не согласилась с ней Ира.
Мерчанская, тем временем, продолжала:
— В прошлый раз я читала вам на ночь роман “Джейн Эйр”, но сегодня мы прервёмся и я прочитаю вам стихотворение под названием “Любовь”. Это сочинение гениальной поэтессы Анны Ахматовой.
— У неё волосы крашеные! — не унималась Верочка.
Ира удивилась:
— У кого? У Ахматовой?
— Нет, у Дины.
Мерчанская встала в позу между кроватями и начала декламировать:

То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует,

То в инее ярком блеснёт,
Почудится в дрёме левкоя…
Но верно и тайно ведёт
От радости и до покоя.

Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно её угадать
В ещё незнакомой улыбке.

— Ерунда, — заявила Верочка. — Я про любовь в сто раз больше её знаю!
— Больше кого? — не поняла Ира. — Ахматовой?
— Да нет же, её, Дины!
— А мне стихотворение понравилось, — сказала Ира и задумалась.
Вскоре Мерчанская, пожелав девочкам видеть этой ночью только сказочные сны, покинула палату. Закрыв дверь палаты, она пересекла небольшую прихожую с вешалками по стенам и вышла из корпуса на улицу. Мерчанская остановилась на крыльце и осмотрелась по сторонам. Небо было тёмно-синим. Хорошо были видны звёзды и неполная луна. Дул ветер. Шумели деревья. Мерчанская, постояв на крыльце ещё секунду, спустилась по деревянным ступенькам, пошла по кирпичной дорожке, ведущей к соседнему корпусу. Пройдя несколько шагов, она свернула с жёлтой дорожки и зашагала по усыпанному хвоей песку в сторону леса. Через какое-то время её фигура слилась с чёрной массой деревьев…

Ире приснился страшный сон. Она проснулась с ужасно неприятным чувством. Точно вспомнить, что она видела во сне, Ира не могла, только знала, что это было что-то опасное и жуткое. В палате было темно и очень душно. В окно светила луна. Её свет большим прямоугольником падал на проход между кроватями.
-«Дурак», — подумала Ира про Рому, — «Как напугал»!
История про женщину с головой лошади произвела на девочку сильное впечатление. От этого страшного рассказа и сны такие страшные, решила она.
— Дурак, — прошептала Ира, смотря в потолок. Затем она прислушалась. Слышно было только дыхание спящих, в том числе и Верки, лежащей на соседней кровати. Тихое посапывание и ни одного комариного писка.
– «А говорили — съедят, закусают», — подумала Ира, — «А ни одного комара и нет, а окно задраили так, что дышать невозможно. Надо пойти открыть».
Но вставать не хотелось. Ира закрыла глаза и полежала так немного, но заснуть не смогла. Она откинула одеяло, села на кровати, сунула ноги в шлёпанцы и пошла к окну по коридору между кроватями. Она долго мучилась со щеколдой, которая была заляпана белой засохшей краской и не хотела открываться. Наконец щеколда поддалась, и Ира распахнула окно. Вдохнула прохладный хвойный воздух. Он показался ей удивительно вкусным. Ира улыбнулась. Перед ней тёмной стеной стоял лес. Шумел ветер, качая кроны деревьев.
Вдруг, непонятно отчего, к ней вернулось то самое неприятное чувство, вызванное страшным сном. Она заметила, как далеко, между деревьев мелькнуло что-то белое. Показалось, подумала Ира. Но нет, действительно, какое-то длинное белое пятно двигалось в сторону их корпуса. Теперь она могла разглядеть, это был человек одетый во всё светлое, который, то появляясь, то исчезая за стволами деревьев, приближался к их корпусу всё ближе и ближе.
И вот Ира уже могла в темноте рассмотреть женскую фигуру. Фигура, выйдя из леса, остановилась на месте и медленно оглянулась по сторонам. Ира у окна окаменела. Она не хотела верить, но, тем не менее, она явно видела длинную лошадиную морду, венчавшую тело женщины в белом платье.
Невозможно выразить тот ужас, который охватил Иру. Кровь отхлынула от лица, ноги сами собой стали подгибаться. Качнувшись, она отступила на один шаг назад вглубь палаты и, прижав руки к груди, закричала так, что проснулся весь лагерь.

4

— …ну что, я, значит, спала себе спокойно, спала… — Верочка, которая обычно говорила сто двадцать слов в секунду, теперь изъяснялась очень медленно, делая паузы, думая и подбирая слова, чувствуя, как важна информация для её собеседников.
Пятый отряд строился на завтрак. Рома, Юрик и Верочка стояли в стороне.
— Дальше давай, дальше! — наседали на рассказчицу Рома и Юрик.
— Спала я, значит…
— Ты это уже рассказывала!
— …вдруг слышу такой громкий крик…
Веру прервал командный голос Бори Андреича. Он вместе с Мерчанской выходил из корпуса.
— Пятый отряд, команда была пять минут назад! Почему не выполняем?! Становись!
Рома потащил Верку за собой во второй ряд, чтобы продолжить допрос.
— Да отпусти ты мою руку!
Рома взмолился:
— Пожалуйста, Верочка, говори.
— Значит, слышу я этот визг…
— Визг мы тоже его слышали, а что ты видела, ты можешь сказать?
Рома начинал уже чесаться от нетерпения, а Верочка словно специально не торопилась перейти к самому главному.
— Ну что, я проснулась, все девчонки проснулись, а Ирка сидит на полу и дрожит так, сильно-сильно. И сказать ничего не может, и только на окно рукой показывает. Тут забежал к нам Боря Андреич, а мы все неодетые, кошмар!
— Да неважно это! — Рома выходил из себя. — С ней-то что?!
— Что-что, — положили её на кровать, а она всё трясётся и ничего сказать не может.
— А что с ней случилось-то?!
— Похоже, испугал её кто-то. Откуда я вообще знаю. Ничего она никому не сказала. Сидела бледная, зубами стучала. Потом Дина прибежала…
— А сейчас, где она?!! Говори!!!
— Кто, Дина?
— Да нет же, Ира!
Верочка возмутилась:
— А чего ты, Черкизов, на меня кричишь?
— Я не кричу, Верочка, скажи только, где она?!
— Где-где, в санчасти! Она, когда падала, головой ударилась. Сотрясение у неё.
Услышав это, Рома сорвался с места, растолкал первый ряд и выбежал из строя.
— Ты куда?! — крикнул вслед удивлённый Юрик.
— Ты куда?! — встал у Ромы на пути Боря Андреич.
Рома дёрнулся вправо, вожатый отреагировал и резко выставил правую руку, но Рома рванулся влево и побежал. Опешивший Боря Андреич хотел что-то сказать по этому поводу, но тут — верх наглости! — мимо него, догоняя друга, свистя на ходу, пробежал Юрик.
Боря Андреич посмотрел на убегающих мальчиков, повернулся к стоящему отряду, который с интересом наблюдал за этой сценой, и громче обычного гаркнул:
— Отряд! Направо! В столовую шагом — марш!

Юрик догнал Рому только возле выкрашенного белой краской корпуса.
— Слушай! — Юрик запыхался и громко дышал. — Что с тобой случилось? Ты так раньше никогда не бегал! Это была скорость века! Знаешь, какие у Бори глаза были! — как у Тома, когда ему Джерри роняет на ногу гантель. Мы от него ещё получим. Он может, кстати, и Каролине накапать.
— С каких это пор ты стал бояться Борю Андреича? — Рома, остановившись у самого крыльца санчасти, резко повернулся к Юрику и посмотрел ему прямо в глаза. Такого решительного взгляда Юрик не видел у друга никогда.
— Да я не боюсь…, — поспешил оправдаться Юрик.
— Нет, ты можешь вернуться в столовую, покушать кашки, я ведь тебя не звал.
— Хватит со мной так разговаривать, а не то я тебе сейчас врежу! Просто скажи, ты к Ирке?
— К Ирке.
— Ну и всё! Я с тобой.
Они постучали в дверь с красным крестом. Никто им не ответил. мальчики подождали и постучали ещё. Наконец услышали в глубине корпуса шаги. Через секунду дверь отворилась, на пороге стояла Софья Эриковна в белом халате и с двумя вёдрами в руках.
— Быстро за водой в первый корпус, быстро! — сказала она тоном, не терпящим возражений.
— Но мы… это… навестить пришли…, — Рома не успел договорить, как в руку ему уже сунули алюминиевое ведро.
— Ничего не знаю, бездельники, у меня вода не течёт, так что быстро за водой!
Мальчикам ничего не оставалось делать, как взять по ведру и пойти к первому корпусу, а Софья Эриковна уперлась кулаками в бока и стала их ждать, стоя на крыльце.
Софья Эриковна была главным врачом лагеря “Колосок”. Главным и единственным, потому что другого врача в “Колоске” не было. Это была женщина действия. Лечила она не только медикаментами, но и крепким словом, которое часто буквально поднимало больных с кровати.
Когда друзья вернулись с полными вёдрами, Рома сказал:
— У вас сейчас девочка лежит Ира из пятого отряда? Мы хотим её навестить.
— Никого у меня нету. А вы идите по своим делам, лодыри!
Но Рома настаивал:
— Мы никуда не уйдём. Она у вас, мы знаем.
— Всё равно к ней не пущу! Нельзя! Она себя плохо чувствует.
— Вот мы и пришли её проведать. Она нас увидит и ей сразу станет лучше. Пустите нас, потому что мы ни за что отсюда не уйдём!
Софья Эриковна удивилась такой настойчивости:
— Да я вам сейчас, нахалы, по пять уколов в жизненно важные места!
— Колите! — отважно заявил Рома. — Только пустите потом.
— Нет, — смягчилась Софья Эриковна. — Только лекарство на вас жуликов изводить. Вы мне полы в коридоре и приёмной вымойте, а я пока подумаю, пускать вас или нет.
Роме и Юрику были выданы большие серые тряпки, после чего они добрые двадцать минут ползали на четвереньках по санчасти и драили жёлтый линолеум. Когда они закончили, Софья Эриковна заставила их всё перемывать, но зато ещё через полчаса пол блестел и сильно радовал глаз.
— Таких ужасных бездельников и лоботрясов я ещё не встречала в своей жизни! — заключила Софья Эриковна приняв, наконец, проделанную работу. — Вон, видите дверь с табличкой семь? Даю вам девять минут, не больше!
Ребята, постучав, один за другим зашли в седьмую палату. Внутри было полутемно. Они увидели разобранную кровать. На ней никого не было. Ира в белой ночной рубашке стояла на подоконнике и завешивала покрывалом окно, из которого был виден лес. Она испуганно оглянулась на вошедших мальчиков.
— Привет, как здоровье? — только и успел сказать Рома.
Ира легко спрыгнула с подоконника на пол, бросилась к Роме и стала молотить его в грудь своими кулаками.
— Это ты всё подстроил, ты! — кричала девочка. — Она приходила, слышишь, я её видела! Зачем ты пришёл? Истории свои рассказывать? Уходи отсюда! Это ты во всём виноват!!
Ира побежала к кровати, забралась в неё и накрылась одеялом с головой. Мальчики постояли немного.
— Ну и что? — после паузы, тихо спросил Юрик.
— Ладно, пойдём, — Рома повернулся и направился к двери.
Когда они покидали санчасть, Софья Эриковна спросила:
— А что быстро так, уже навестили?
— Типа того, — буркнул Юрик.

Друзья пришли на заброшенную игровую площадку, которая находилась в лесу недалеко от их корпуса. Они сели на старые покосившиеся карусели, стали отталкиваться ногами от земли. Медленно кружась, разговаривали.
— Так, значит, мы полы целый час драили, надрывались, только за то, чтобы ты второй раз по моське получил? — спросил Юрик Рому.
— А ты что, и первый раз видел?
— Конечно, видел! — ответил Юрик. — Я на кухне сидел, ждал, пока повариха отвернётся. И в окно раздачи всё видел. Видел, видел, как она тебя треснула! — Юрик ухмыльнулся, — Не пойму, чего ты так девчонок бесишь? Они же безобидные в принципе.
— Я ей историю рассказал одну. Про женщину с лошадиной головой. Слышал про это?
Юрик задумался:
— Что-то было такое. В прошлой смене. Что-то там вроде голову пришили, призрак ходит, кого-то ищет. Слышал я всю эту ерунду.
— Я ей всё это рассказал.
— Зачем?
— Хотел развеселить.
— У тебя получилось! — Юрик ухмыльнулся.
— Да хватит тебе издеваться! А мне эту историю Батон рассказал. Он в прошлую смену ездил. Ну, Батон, мой друг, со мной рядом живёт, — объяснил Рома.
Юрик не согласился:
— Запомни, друг у тебя один — я, так же как и ты у меня. Остальные все приятели! Понял меня?

5

Познакомились Юрик и Рома всё в том же «Колоске». Юрик приехал из Питера. Рома из Москвы. Попали они в один отряд. И сразу невзлюбили друг друга. Вернее, Юрик невзлюбил Рому. По какой причине он и сам бы не смог этого объяснить. Просто, не понравился он ему и всё.
Юрик постоянно пытался Рому задеть, или как-нибудь обидеть. Мог что-нибудь обидное выкрикнуть. Вроде слова «Жирный». Крикнет, когда весь отряд строится, а сам стоит, как будто это не он. Или шишкой кинуть мог. Швырнёт, и снова отвернётся, мол, не моих рук дело. А мог и просто толкнуть, так, чтобы Рома мимо стула в столовой сел. Продолжались эти издевательства довольно долго. До тех пор, пока не наступил день Роминого рождения.
Настроение у Ромы с самого утра было прекрасное. Он ожидал приезда родителей. Его перед строем поздравили вожатые. А на доске, возле столовой, под крупной надписью: СЕГОДНЯ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ У… написали его имя и фамилию. И в такой вот прекрасный день Юрик решил вывести Рому из себя. Бегал вокруг него, не отставая ни на шаг, глумился надо всем самым дорогим, что было у Ромы. Например, жестоко высмеял Ромин баскетбольный мячик с красивыми иероглифами. Сказал, что в переводе на русский язык там написано: «РОМА – УРОД».
— Ты Свин. – сказал Юрик со смехом. Теперь тебя так и будут все звать Свин. Эй, Свин, как дела?
Называть Рому этой отвратительной кличкой Юрику не стоило. Рома был мальчик спокойный, но случались у него приступы ярости. Когда его долго доводили, он терял над собой контроль. Терял буквально на несколько секунд, но этого недругам хватало. В тот раз Рома, ни слова не говоря, нагнулся, поднял с земли палку, сухой сосновый сук, и этим суком с размаху ударил Юрика по ноге. Потом он аккуратно положил сук на землю, и пошёл прочь.
Юрик взвыл, повалившись на сухие иголки.
Через некоторое время, Рома увидел, как обидчик ковыляет вслед за ним. А затем он услышал слова:
— Ром, ты что обиделся? – Юрик впервые назвал его по имени. – Если бы я знал, что ты вот так… Я бы не обзывался.
«Мне, выходит, с самого начала надо было ударить его палкой». -подумал про себя Рома.
Тем временем Юрик его догнал.
— Ты не обижайся, слышишь.
Рома остановился.
— Я и не обижаюсь.
— Ты меня очень больно ударил. – Юрик потёр ушибленное место.
— Я знаю.
Юрик неожиданно протянул Роме руку.
— Давай дружить, что ли.
Рома внимательно посмотрел на Юрика. Вроде подвоха не было.
— Ну, давай, если ты хочешь.
Они крепко пожали друг другу руки. И дружба началась.

6

Мальчики, толкая карусели, неторопливо перебирали ногами. Тишина словно поглотила все звуки, кроме скрипа каруселей.
— Ну вот, — продолжал Рома. — Батон рассказал, что в прошлой смене никто в лагере после отбоя на улицу не выходил. Вожатые двери на ночь запирали, окна завешивали. Все дрожали от страха! Все боялись женщину с лошадиной головой!
Юрик махнул рукой:
— Да ерунда всё это.
Но Рома не унимался:
— Ерунда, говоришь? А ты представь: ты ночью просыпаешься, подходишь зачем-нибудь к окну, и видишь, как из леса появляется ОНА в белом платье! И направляется прямо к тебе!
Юрик поёжился и посмотрел на тёмные ели, которые плотным кольцом окружали заброшенную площадку, и тихо спросил:
— А почему в белом платье?
— Говорят, она всегда в белом ходит.
— Зачем?
— Чтобы страшнее было. Представь, досюда белое, а здесь морда лошадиная, — Рома даже продемонстрировал кровожадный оскал. — Понимаешь теперь? Это же разрыв сердца спокойно может наступить!
Юрик криво усмехнулся:
— Ты, значит, хочешь сказать, что Ирка ночью ЕЁ видела?
— Да, — ответил Рома. — Это была ОНА!
— Всё это бред! Никаких призраков не бывает! Про них только в Америке снимают кино и всё.
— Не бывает, говоришь? А у меня дома, между прочим, кто-то всё время в стенку с той стороны стучит.
— В смысле? — не понял Юрик.
— Просто стучит и всё, по ночам, сначала так быстро-быстро, а затем так медленно-медленно.
— Это соседи, чтоб ты магнитофон свой громко не включал.
— Там за стеной нет соседей! С той стороны улица.
— Тогда это дятел какой-нибудь. Прилетает каждую ночь, и ну долбить!
Рома обиделся:
— Сам ты дятел! Это призрак прежнего хозяина квартиры, которого убили!
Но Юрик было непросто переубедить:
— Чушь это всё. Фигня.
— Подожди, а ты думаешь, что так могло Ирку напугать, что её трясёт всю. Что она, вон, окна завешивает?!
— Не знаю, что ей там померещилось. Девчонки вечно сами себе чего-нибудь напридумывают, а потом сами же и пугаются. Это просто-напросто могло быть… могло быть…, — Юрик на секунду задумался. — Лось! Да, а что? Обыкновенный лось почуял человеческое жильё и вышел из леса. Мирное животное, а она подняла панику.
— Нет в этом лесу никаких лосей.
— Откуда ты знаешь?
— Говорю тебе, это был призрак. И его обязательно нужно отсюда прогнать нужно, чтобы он никого больше не смог испугать.
Юрик хитро улыбнулся.
— Это ты из-за Ирки, да?
— Не важно, — сказал Рома.
— Куда же ты хочешь его отсюда прогнать? — поинтересовался Юрик.
— Туда, где он навсегда успокоится, — туманно ответил Рома.
— И как ты его собираешься прогонять?
— Есть много способов. Вот это, например.
Рома вынул из-под майки и показал простой другу алюминиевый крестик на суровой нитке. Юрик с интересом посмотрел на крестик и произнес:
— У меня такого нет.
— С призрака и моего будет достаточно, — заверил его Рома. — И потом я заклинание знаю.
— Какое?
— Когда нужно будет, скажу.
— Ну скажи сейчас, как другу! — не унимался Юрик.
— Не могу.
— Пожалуйста.
— Ладно.
Рома долго собирался, настраивался, а после произнёс грозным голосом:
— Чур меня!
— Короткое, — оценил Юрик.
— Зато действует, — уверенно заявил Рома. — Давай остановим, а то у меня голова кружится.
Друзья, загребая ногами песок, затормозили карусель напротив большого куста малины, на котором давно уже не было ни одной, даже зелёной, ягоды. Рома повернулся к Юрику и спросил очень серьезным тоном:
— Ты со мной?
— Конечно с тобой, чего ты зря спрашиваешь?
— А ты не боишься? – засомневался Рома.
Юрика это, конечно, задело:
— А ты-то сам не боишься?
— Я — нет.
— Я тоже, — уверено сказал Юрик, — Меня вообще ничего в жизни не может испугать! Вот смотри.
Юрик встал с каруселей, громко свистнул и закричал:
— Эй, лошадиная голова! Где ты?! Сюда иди, я тебе уши надеру!
Его голос отозвался в лесу далёким эхом.
— Видал! — весело произнёс Юрик.
В этот самый момент большой куст малины затрясся изнутри. Кто-то большой пробирался через него. Листья тряслись всё сильнее и сильнее. Юрик от испуга открыл рот и поджал ноги. У Ромы огромные мурашки пробежали по спине. Он неверной рукой нащупал под майкой крест и выставил его вперёд, направив на куст. Мальчики невольно прижались друг к другу. Но из куста появился совсем не большой, а наоборот маленький жующий Гниломёдов в огромных очках от солнца. Он приподнял очки и с удивлением уставился на перепуганных мальчиков и на крест в Роминой руке.
— Привет! — сказал он. — Лазил-лазил, одну только нашёл, зато красную и сладкую. Всё ободрали, гады. Это второй отряд. А вы здесь чего? Курите? Дайте затянуться разок.
— Уйди, Гниломёдов, — нервно сказал Рома.
— Просил же — не по фамилии. Жалко пару затяжек, что ли?
— Пожалуйся, Серёжа, будь добр, уйди, — Рома никак не мог успокоиться. Зато Юрик довольно быстро пришёл в себя.
— Серёж, ты что, куришь что ли? — спросил он Гниломёдова дружелюбно.
— Конечно, — ответил тот. — А кто сейчас не курит.
— Так я тебе не затянуться, я тебе целую сигарету дам. Мне для друга ничего не жалко.
— А я вам друг, что ли? — недоверчиво спросил Гниломёдов.
— Естественно, — развеял его сомнения Юрик. — Вот, возьми, дружище. На!
Юрик вытащил из кармана белую пачку, на которой был нарисован сноп огня, и чёрным было написано “СЮРПРИЗ”.
— Какие сигареты у тебя странные, — сказал Гниломёдов, рассматривая пачку.
— Да это на “Яве” стали новую марку выпускать, — объяснил ему Юрик. — Бери, не бойся.
Гниломёдов вытащил из пачки сигарету, поднёс к носу и понюхал.
— Пахнут странно. А можно две, про запас.
— Прости, Серёж, но нам с Ромкой до конца смены ещё курить чего-то надо.
— Понимаю. Нет проблем, — Гниломёдов улыбнулся. — А знаете, вы мне тоже друзья. Я вам свои грибные места покажу. А потом научу ещё грибы сушить.
— А чего их сушить. Порезал, на ниточку насадил и вперёд! Ты кури, кури, — напомнил Юрик.
— Не скажи, — возразил Юре Гниломёдов, доставая зажигалку. — Во-первых, резать тоже нужно по-особому. А то все режут, как придётся, — Гниломёдов щёлкнул зажигалкой. — А нужно обязательно вдоль, — Гниломёдов поднёс зажигалку к сигарете. — И потом эти кусочки обязательно порезать на четыре ча…
Гниломёдов затянулся, и раздался негромкий хлопок. Сигарета взорвалась в руке у Гниломёдова. Остался один фильтр. Рома увидел, что всё лицо Гниломёдова покрыли мелкие чёрные точечки.
— Сюрприз! — сказал Юрик.
Гниломёдов отбросил в сторону фильтр и закричал, стряхивая с волос крошки табака:
— Вот вы какие! Вы и есть гады, вот вы кто! А я ещё хотел с вами ещё по грибы пойти! Вот вам! — Гниломёдов не очень ловко сложил на правой руке кукиш и показал его Роме и Юрику. — Я один теперь пойду. Моё место никто не знает! Столько грибов соберу, что вам и не снилось!
— Давай, иди! — бросил вслед уходящему Гниломёдову Юрик. — Соберёшь, мухоморов с поганками!
Как только насмерть обиженный Гниломёдов скрылся за деревьями, Рома накинулся на Юрика:
— Так вот зачем ты меня просил пачку разрисовать!.. Ничего себе шутка!
— А разве не смешно?
— Обхохочешься! — продолжал возмущаться Рома. — Ты ему мог глаз выбить!
— Не мог, — возразил Юрик. — Он в очках был. И потом, вообще — курить вредно. А этот сюрприз нам ещё пригодится, точно тебе говорю.
Юрик аккуратно убрал пачку обратно в карман и спросил:
— Ну что, будем ждать ночи?
— Зачем?
— Чтоб за призраком пойти охотиться.
— Ночи ждать необязательно. Мы его и днём отыщем.
— Где это? – не понял Юрик.
Рома объяснил:
— Если правду рассказывают, эта женщина из Нахаловки. И похоронили её в Нахаловке. Значит, и призрак её там.
— В Нахаловке?
— Да. На кладбище. Там обычно все призраки и привидения дожидаются ночи.
— Так что же, — Юрик сглотнул слюну, — мы на кладбище сейчас пойдём?
— А что, ты боишься?
— Да надоел ты! — моментально завёлся Юрик. — Сейчас в глаз получишь! Сказал же, ничего я не боюсь, ты не понял, что ли?
— Понял, понял, Не кипятись, — успокоил его Рома, — Не боишься, тогда, идём вместе…

7

Они шли по узкой лесной тропинке. Впереди Юрик, за ним Рома. То и дело снимали с лиц липкую, почти невидимую паутину, и спотыкались о выпуклые корни деревьев. По ногам хлестал папоротник. Тоненько звенели комары. Лагерь остался позади. Тропинка вела их прямо к деревне. Рома знал, что вот-вот должны показаться старые ворота — большая покосившаяся буква “П”. Забора вокруг лагеря не было, но, тем не менее, все без исключения дети знали, где проходит невидимая граница, пересекать которую запрещалось. Ржавые старые ворота служили как бы пропускным пунктом. Фраза вожатого “Я встретил такого-то за воротами!” сулила немедленное наказание тому, кто покинул территорию лагеря.
Юрик и Рома оставили ворота за собой, и пошли дальше, оглядываясь по сторонам. Вдруг Юрик остановился. Наткнувшись на него, остановился и Рома. В нескольких метрах впереди из-за толстого дерева на тропинку шагнул Боря Андреич. Шагнул и встал, сложив руки на груди, поджидая мальчиков.
— Всё, приехали! — сквозь зубы шепотом сказал Юрик.
— Быстро ищи что-то в траве! — шепнул ему в ответ Рома.
— Зачем? — прошипел Юрик.
— Ищи!
К Боре Андреичу мальчики подходили медленно, уставившись в землю, разгребая ногами траву по обеим сторонам дороги. Они буквально упёрлись головами в живот вожатого.
— Здравствуй, Боря Андреич, — сказал Рома, поднимая голову. — Разреши нам пройти, пожалуйста.
— Что?!! — Вожатый сначала опешил от подобной наглости, но быстро оправился. — Черкизов и Ясный? Очень хорошо! Смирно! Почему без команды покинули строй? Почему не были на завтраке и обеде? Почему уклоняетесь от расписания дня? Почему самовольно оставили территорию части… вернее, лагеря? Отвечать быстро, не думая!
— Всё очень просто, — Рома мило улыбнулся. — Ему вдруг стало плохо, и мы побежали в санчасть.
— И что же с ним стряслось? — поинтересовался Боря Андреич.
Юрик хотел сам сказать, что с ним, и уже открыл рот, но Рома опередил его:
— У Юры горло, он говорить не может.
Юрик закрыл рот и зло посмотрел на Рому, но тот, как ни в чём не бывало, продолжал:
— Это особая лёгкая форма ангины, нам Софья Эриковна об этом сказала. И ещё она сказала, что в лагере возможна эпидемия. Она сказала, что всё это очень серьезно, и попросила нас набрать травы под названием “сумка пастуха”…
— Пастушья сумка, — поправил его Боря Андреич.
— Правильно, — согласился Рома. – Трава эта лечебная. Софья Эриковна будет её заваривать кипятком, на стакан две ложки, и давать всем ребятам на завтрак. Мы с Юрой весь лагерь облазили. Этой травы нет. А ты ведь должен понять, Боря Андреич, что она сейчас просто необходима. Поэтому мы решили за воротами её поискать.
— Это правда? — спросил Боря Андреич и пристально посмотрел на мальчиков. Он увидел две пары невинных глаз. “Немой” Юрик к тому же ещё энергично кивал головой.
— Ладно, — буркнул вожатый. — За поле не заходить, и в деревню тем более. За полчаса до ужина жду вас в строю перед корпусом. Всё ясно?
— Так точно! — хором крикнули мальчики.
Когда Боря Андреич скрылся за деревьями, друзья продолжили свой путь. Они вышли из леса, пересекли большое поле, на котором устраивались футбольные матчи отрядов с обязательным переодеванием обеих команд в смешные тряпки. Затем Рома и Юрик спустились в овраг и по дороге вошли в Нахаловку.
По пути ребята играли в “Камень-ножницы-бумага” на шелобаны и Рома проигрывал Юрику уже около восьмидесяти шелобанов. Но, зайдя в деревню, мальчики прекратили игру. Им стало не по себе. Они шагали по дороге мимо низких деревянных домов серого цвета. Дома окружали такого же цвета покосившиеся заборы. Почти возле каждой калитки стояла бабушка в одежде цвета собственного дома и смотрела проходящим ребятам вслед.
Рома знал, что в деревне принято, чтобы все со всеми здоровались, и попробовал несколько раз сказать “здрасте”, но ему ни разу не ответили, и он замолчал. Юрик тоже не говорил ни слова.
Так мальчики и шли молча до самого кладбища, провожаемые взглядами неразговорчивых старушек. Ещё Роме показалось, что бабушки смотрели на них с сочувствием, хотя, может быть, это ему только показалось.

В Нахаловке кладбище находилось на краю деревни. То есть дорога сходила на нет, и начинался яблоневый сад. Очень старые деревья с шершавыми кривыми стволами росли близко друг к другу. Наверху их ветви давно и прочно переплелись и образовали что-то подобное узорчатой крыше, через которую с трудом пробивался солнечный свет. А под этой “крышей” между яблоневыми деревьями нестройными рядами стояли кресты.
Дойдя до кладбища, мальчики остановились. Посмотрели на кресты и могильные холмики. Юрик спросил:
— Что будем теперь делать?
— Найдём её могилу, — ответил Рома, не сводя глаз с открывшейся перед ним пугающей картины.
— А как мы её найдём?
— Надо искать СВЕЖУЮ могилу! — сказал Рома и сам испугался звука своего голоса.
Друзья пошли вперёд, читая имена на крестах. В основном это были старые, покосившиеся, деревянные кресты, попадались и железные, с облупившейся краской. Надписи на некоторых крестах почти совсем нельзя было разобрать. На земле росла сочная, ярко-зелёного цвета трава, такая низенькая, как — будто её каждый день аккуратно подстригали.
Рома сказал:
— Надо смотреть, где земля недавно разрыта.
— Да вон же! — Юрик сейчас же в стороне заметил чёрный прямоугольник, выделяющийся на фоне газона.
Подходили к могиле медленно-медленно, взявшись за руки, готовые в любую минуту сорваться с места и задать стрекача. Приблизившись, мальчики прочитали надпись на свежевыкрашенном кресте. Она гласила: “Иван Петрович Донаторов”.
— Не то, — сказал Рома.
— Какой ты умный! — сказал на это Юрик.
Когда они подняли головы, то заметили, что небо потемнело, тяжёлое, тёмное облако закрыло солнце и света стало заметно меньше. Подул ветер. Роме стало как-то очень неспокойно на душе. А Юрик, судя по всему, освоился на новом месте.
— Что-то яблочка хочется, — сказал он и, решительно подойдя к одной из яблонь, стал трясти её.
— Не надо! — сказал Рома.
— А чего такого-то? — Юрик отмахнулся от друга и ловко забрался на яблоню. Там он сорвал спелое яблоко и откусил от него огромный кусок, который в следующий момент целиком поместился у него во рту. Юрик принялся энергично жевать.
Вдруг у него округлились глаза, и он пробубнил что-то набитым ртом и стал показывать пальцем куда-то за спину Роме. Тот обернулся и увидел, что прямо на него бежит большое пятнистое животное с рогами. Рома, недолго думая, пустился наутёк, петляя между деревьями. Юрик выплюнул яблоко и прокричал сверху:
— Это не бык, это корова!
— Ну и что? — бросил на бегу Рома.
— Они на людей не нападают! – сказал Юрик с дерева.
— Знаю! — крикнул ему Рома, увеличивая скорость.
Корова прекратила преследование так же неожиданно, как и начала. Она остановилась неподалёку, мотнула несколько раз головой и начала щипать траву. Юрик спрыгнул с дерева на землю, подождал, когда подойдёт запыхавшийся Рома.
— Она мирная, — заверил друга Юрик. — Надо её яблочком угостить.
Юрик осторожно приблизился к корове, погладил её немножко по спине и сунул ей половину яблока на ладони. Корова есть яблоко не стала.
— Знаешь, почему она не ест? — спросил Рома, подходя. — Потому что не хочет жвачку выплёвывать.
— У неё жвачка?
— Ага, “Орбит”.
Мальчики прыснули от смеха, но сейчас же замолчали, заметив, что прямо к ним идёт человек с длинным скрученным хлыстом в руках. Корова, видимо чувствуя какую-то вину перед пастухом, дожидаться его не стала, резво рванула с места и в одну секунду скрылась из глаз.
Ребята заворожено смотрели на приближающегося к ним пастуха. Такого высокого человека они никогда ещё не видели в своей жизни. Подняв вверх руку, они вряд ли бы смогли дотянуться ему до носа. Рома подумал, что если такой посмотрит сверху вниз, у него обязательно должна закружиться голова. У пастуха были взъерошенные волосы, морщинистое лицо и пиджак на голое тело. Подойдя к ним, он остановился.
— Здравствуйте! — сказал Рома. Юрик тоже поздоровался. Прежде чем ответить, пастух довольно долго размышлял, затем он медленно приоткрыл рот, чтобы что-то произнести, но тут же его захлопнул, и вяло махнул мальчикам рукой.
— Это ваша корова? — не унимался Рома.
Видимо это был очень сложный для пастуха вопрос. В этот раз он думал гораздо дольше. Юрик даже успел в паузе подобрать с земли яблоко. Наконец пастух прогудел глухим голосом:
— Моя, — и после паузы добавил. — Питается, курва! Отсюда гоняю её, — и после ещё небольшой паузы заключил. — И гусей тоже.
Но Рома, видимо, решил вытянуть из неразговорчивого пастуха все слова, которые у него только остались.
— А вы, простите, не знаете, где здесь могила той женщины, которая под поезд бросилась?
Пастух ответил на удивление быстро. Через пару минут.
— Жива она.
— Как жива?! То есть… А где она сейчас?
Пастух недовольно посмотрел с высоты на болтливого мальчика и пробубнил:
— Чёрный дом.
— Чёрный дом? — переспросил Рома. — А где это? То есть, как нам отсюда до него пройти?
— Чёрный, все знают. Возле стучалки он.
— Где-где?
— Ну, возле громыхалки.
— А что такое громыхалка?
Вероятно, пастух до конца исчерпал свой словесный запас в этом разговоре, потому что в ответ он просто снял с плеча скрученный кнут и стал его разворачивать, недобро глядя на мальчиков. Друзья не стали ожидать конца операции с кнутом и моментально оставили длинного пастуха одного. Точнее, помчались, сломя голову.

8

Рома и Юрик добежали до дороги и остановились, чтобы обсудить создавшееся положение.
— Кран башенный! Небоскрёб ненормальный! — не мог успокоиться Юрик. — Не зря от него коровы шарахаются! Громоотвод бешенный! — разорялся он.
Рома тем временем сел на старое ведро, лежащее на краю дороги, прижал ладони к вискам и наморщил лоб.
— Ты чего? — Юрик подошёл к другу.
— Думаю, что такое стучалка. И громыхалка.
— Хватит думать! Действовать надо! Вставай, пошли!
— Куда?
— Стучалку эту дурацкую искать. Спросим ещё у кого-нибудь. Давай, поднимайся.
Рома, поморщившись, встал на ноги, и они направились вперёд по пыльной, с двумя колеями дороге.
Когда они проходили мимо большой, тёмной лужи, одному из барахтавшихся там гусей не понравились чужаки, спокойно разгуливающие на его территории, и он решил их атаковать. Гусь зашипел как змея, расставил крылья, вытянул вперёд длинную шею со склонённой набок головой и, косолапой походкой, направился к мальчикам. Но Юрик остудил его пыл, замахнувшись на птицу палкой. Гусь резко поменял своё решение и торопливо засеменил обратно к своей луже, а друзья продолжили путь.

С главной улицы деревни они свернули направо на узенькую улочку, и пошли по ней. Вдруг мальчики услышали стук сразу нескольких молотков. Где-то недалеко шла стройка. Пройдя ещё несколько шагов, Рома и Юрик увидели наполовину выстроенный дом. Стены его были обшиты белыми одинаковой длины брусками, а крыши пока ещё совсем не было. На её месте виднелись перекрещенные длинные балки. На этих балках сидели трое рабочих в шляпах из газеты и энергично стучали молотками. Рома и Юрик подошли ближе, остановились, затем переглянулись и зашли во двор дома. Сделали они это без труда, потому что ни забора, ни калитки рабочие ещё не поставили. Мальчики остановились в одном шаге от пустого проёма, где должна была находиться дверь, и задрали головы наверх. Рабочие продолжали заниматься своими делами и не обратили на них никакого внимания.
— Простите, — начал Рома. — Это, случайно, не “стучалка”?
Один из рабочих в белой майке с надписью “СУПЕР” прекратил работу.
— Что? — переспросил он.
— Это не “стучалка”, я спрашиваю? — повторил Рома. — Или, может быть, “громыхалка”?
— Не понял!
Двое других рабочих перестали забивать гвозди и положили молотки на балки.
— Чего им надо? — поинтересовался один из них у рабочего в белой майке.
— Балуются, — устало бросил рабочий в белой майке и снова взялся за молоток.
— Неправда! — возразил ему Юрик.
Но двое других рабочих погрозили мальчиками сверху кулаками и, перебивая друг друга, пообещали надрать им уши, если они сейчас же не уберутся. А один из них даже высыпал на головы друзей стружку из ведра, стоящего на балке. Мальчикам пришлось покинуть строительную площадку и отправиться дальше.
Пройдя ещё немного, в одном из дворов они увидели работающий трактор. Дым валил у этого трактора изо всех отверстий, сам он стучал, гремел, фыркал, плевался, тарахтел и чихал. В моторе трактора копался мужчина, который с ног до головы был запачкан машинным маслом и соляркой. Рома про себя назвал его Чумазый. Видимо, он привык к громкому звуку, который издаёт его трактор, потому что, как только ребята приблизились к забору, Чумазый обернулся. Увидев их, Чумазый заулыбался, взял лежащую на колесе ветхую тряпку и, вытирая руки, подошёл к мальчикам.
— Привет! — прокричал он.
— Привет! — мальчики хором тоже старались перекричать трактор.
Чумазый голубыми лукаво посмотрел на друзей и ещё раз улыбнулся, ожидая, что они ему скажут. Рома кашлянул, прочистив горло, и проорал:
— Это у вас “стучалка”?
Чумазого нисколько не удивил этот вопрос.
— Да, — весело закивал он головой. — Ещё какая!
— А где “громыхалка”? — заорал в свою очередь Юрик.
— Это она же и есть!
Чумазый гордо указал на трясущийся трактор.
— Где тогда находится чёрный дом? — крикнул Рома из последних сил.
— Чёрный дом? Да вон он! Не видите что ли?
Чумазый пальцем указал на обитую чёрным рубероидом собачью будку в глубине двора. Из будки немедленно показалась лохматая собачья голова. Голова хитрыми глазами посмотрела на стоящих за забором мальчиков, схватила зубами маленький красный мячик, лежащий на земле, и убралась обратно в будку.
— Спасибо большое, — сказал Рома.
Чумазый, широко открыв рот, захохотал, повернулся и пошёл к своему трактору.
Они вернулись обратно на главную улицу.
— Шутник нашёлся! — видно было, что Юрика все эти поиски вывели из себя. — Всё, пошли в лагерь, а то на ужин опоздаем.
— Подожди! — остановил его Рома.
— Ну что ещё ты хочешь в этой глухомани найти? Пошли быстрее, нам и так пистон от Бори будет!
— Да тише ты!
— Чего ты орёшь-то на меня?
— Подожди. Тихо, — Рома остановился посреди дороги. — Слышишь?
Медленно нарастал и внезапно стал явно слышен звук проходящего где-то недалеко поезда. Стучали по шпалам его колёса, громыхали вагоны…
Рому осенило. Вид у него был таинственный и торжествующий.

9

Они подходили к железной дороге, в это время далеко между двумя полосками деревьев показался поезд. Он извивался, как зелёная ящерица, и быстро увеличивался в размерах. Дрожали шпалы и звенели провода на крестообразных столбах. Поезд становился всё больше и больше. Наконец он пронёсся мимо, сверкнув двумя большими фонарями и лобовым стеклом. Один за другим побежали вагоны, обдавая остановившихся у основания насыпи мальчиков тёплым, с запахом жжёной резины, ветром.
Рома и Юрик стали вертеть головами вправо и влево, стараясь лучше разглядеть то, что происходит за стёклами вагонов, но сделать это было трудно. Вагоны слишком быстро сменяли друг друга. Да к тому же почти все белые занавески были задёрнуты, и не было видно ни одного лица. Или пассажиры скрывались от солнца, или их вовсе не было, и поезд ехал пустой.
Состав прошёл. Мальчики, ступая по осыпающимся, мелким камушкам, одолели насыпь и по другую сторону шпал увидели то, что искали. Справа недалеко от разъезда стоял дом чёрного цвета.
Приближаясь к дому, они разглядели, что он на самом деле он был не такой уж и чёрный. Судя по всему, он когда-то горел и его быстро потушили, потому что с виду он был крепкий, только покрытый чёрной копотью. Чего огонь не пощадил, так это несколько деревьев вокруг дома, от них остались кривые обугленные палки. Вид у дома был зловещий. Немного успокоил ребят вид кошки, сидящей в окне среди перевёрнутых стеклянных банок. Кошка эта или, может быть, кот, лениво лизала себе лапу и не обратила внимания на проходящих мимо неё мальчиков.
Зайдя за угол дома, Рома и Юрик остановились как вкопанные. Они увидели крыльцо дома под деревянным ветхим навесом. Входная дверь была приоткрыта, а в дверном проёме, спиной к ним, стояла женщина. Одета она была в светлый в жёлтую галочку махровый халат. Но самое главное, что в настоящий момент голова этой женщины скрывалась в темноте дома. Она с кем-то разговаривала высоким однотонным голосом. Несколько раз она повторила какое-то имя. Видимо, она звала кошку.
Затаив дыхание, ребята стояли на месте и ждали, когда голова женщины появится. Каждый из них подумал об одном, что он будет делать, если на свет покажется продолговатая оскаленная морда с жёлтыми зубами и спутавшейся чёрной гривой.
Наконец женщина в халате высунула голову на улицу и захлопнула дверь. Голова у неё оказалась самая обыкновенная, с крашеными белыми волосами, торчащими в разные стороны. Заметив ребят, она почему-то невероятно обрадовалась и принялась быстро-быстро говорить. При этом она сильно и смешно картавила.
— Пгинцесса-то, пгинцесса, пготивная, не хочет выходить, хоть ты тгесни! Видели вы пгинцессу-то мою, кгасавицу?
— Кого? — переспросил Юрик.
— Принцессу, — пояснил ему Рома. — Кошку так зовут.
А женщина в халате уже не могла остановиться. Она оказалась полной противоположностью молчаливому пастуху. Не давая ребятам раскрыть рот, она рассказала им, что сначала она захотела назвать кошку Дусей, но на Дусю та не захотела откликаться. Рассказала, что у её Принцессы недавно появились котятки, и что они чудо какие замечательные, правда серенький куда-то делся, видимо свалился в погреб, куда женщина лезть боится, потому что лестница там никуда не годная.
Потом женщина представилась тётей Любой и заявила, что наверняка они хотят пить, потому что в их лагере “снабжение отвратительное” и убежала в дом за “кгюшоном”.
— Крюшоном, — опять перевёл Рома.
Тётя Люба вернулась, неся в руках две помятые кружки с мутно- красной жидкостью.
Раньше Рома думал, что напитка хуже, чем чай с травками, который ему каждое утро заваривала дома бабушка, не существует. Но, глотнув крюшона, он понял, как он ошибался. Крюшон имел вкус бензина со слабым запахом чёрной смородины.
Держа кружку возле рта, Рома скосил глаза на Юрика. Его друг оказался не таким воспитанным. Сделав страшную гримасу, он зажал рот рукой, сорвался с места и ускакал за дом.
— Понгавился? — улыбаясь, поинтересовалась тётя Люба.
— Очень! — ответил Рома и в свою очередь спросил. — Простите, а вы, случайно, под поезд не бросались?
На глазах у тёти Любы показались слёзы.
— Это была такая дгама! — произнесла она, промокнув рукавом халата уголки глаз. — Но вы ещё слишком маленькие, чтобы понять это.
— Мы не маленькие! — возразил Рома. — Мы, между прочим, занимаемся серьёзным делом. У нас специальный отряд, и мы добровольно помогаем тем, у кого несчастье. То же самое раньше делал…
— …Тимуг и его команда! — радостно подхватила тётя Люба.
Я тоже, тоже когда-то была тимуговкой. Мы таскали уголь! Как это было пгекгасно! Делать добгые дела тем, кому плохо!
Тут тётя Люба вспомнила, что ей и самой не очень хорошо, и несколько раз громко всхлипнула.
— Когда мы поженились, у моего мужа уже был плохой хагактер, — проговорила она. — А сейчас он старгый, и хагактер у него, естественно, ещё хуже. Недавно я его выгнала, а он взял, облил всё здесь бензином и поджёг! Хогошо, что здесь случайно пгоезжал молоковоз. Шофёг залил весь огонь молоком, а Пгинцесса так объелась, что тги дня потом болела! После пожага я поняла, что так жить невозможно! Я как Анна Кагенина побежала к путям и бгосилась под поезд! Я лежала на рельсах и ждала своей смегти! Но оказалось, что этот поезд никуда не едет! Подлый! Он стоял на месте и в нём что-то чинили! Я вегнулась домой. И с тех пог живу как в тумане. Мне не гадостно (радостно), и когда я вижу этот несправедливый миг (мир), у меня опускаются гуки!
Тётя Люба опять смахнула слезу. Рома сказал:
— Вы не расстраивайтесь. Скажите, а дети у вас есть?
— Нет никого, — тётя Люба сокрушённо покачала головой. — Не завела в своё время. Теперь и помощи ждать неоткуда.
Женщина вытерла рукавом нос и вдруг оживилась.
— Кстати, — бодро сказала она. — Мальчики, вы мне полы в доме не помоете?!
Слегка покачиваясь, из-за угла дома вышел бледный Юрик и приблизился к ним.
— Пошли, — сказал ему Рома.
— Куда ещё?
— В дом. Полы мыть.
— Опять?! — Юрику чуть снова не стало плохо.

10

Они снова забрались на насыпь со шпалами и спустились с неё. Чёрный от копоти дом остался позади. Юрик на ходу разглядывал свои руки, подушечки пальцев опухли от воды и покрылись морщинками.
— Представляю себе, вот приеду я домой, — проговорил он с чувством. — И спросит меня мамочка, как ты сыночек отдохнул? А я ей отвечу, отлично, то есть замечательно, полы целыми днями намывал! Неужели обязательно было опять корячиться?!
— Чего ты разоряешься, я тоже мыл. Зато мы всё узнали, — спокойно сказал Рома.
— Ничего мы не узнали, — махнул рукой Юрик, — Слушай, а может, это не призрак был?
— Призрак, я уверен, — серьёзно сказал Рома.
— Но ты же слышал, что эта тётка сказала! Если всё правда, то это она должна была быть с головой, а никакой головы у неё и нету. И детей у неё тоже нет. Ты же сам всё слышал!
— Значит это не та тётка.
— Да нет же! — Юрик поднял вверх палец. — Я понял, кто это был!
— Ну кто?
— Лошадь! Обыкновенная. Деревенская какая-нибудь. Убежала ночью из стада и забрела по ошибке в лагерь. Забор-то у нас весь поломанный!
— Простая лошадь не может так испугать! Пугать — это дело привидений!
Но Юрик не унимался:
— И лошадь тоже может. Спокойно может. Она же большая. Давай проверим лошадей.
— Как это?
— Спросим, у кого они здесь есть, убегали ночью или не убегали.
— Ты же всё в лагерь рвался.
— Ничего. Мы быстро. Мне уж самому интересно стало.
— Ладно.
Мальчики повернулись и зашагали по направлению к Нахаловке.

Вернувшись в деревню, и пройдя буквально несколько метров по центральной улице, они встретили на дороге седого дедушку, который ползал по земле вокруг стоящей на месте запряжённой телеги. Продолжая передвигаться на четвереньках, дедушка поведал им, что он очень сильно любит быструю езду, но на этот раз подобная любовь встала ему боком. Разогнавшись на телеге, он, на полном ходу, потерял часы “Командирские”, которые вручили ему лет десять назад за отличную работу. И теперь ему приходится искать их на протяжении всего пути, которым он следовал. На вопрос о лошадях дедушка ответил, что лошади в Нахаловке имеются только у него и у Капитана. Лично у него лошади никогда не убегают, а у Капитана могут, потому что тот — любитель. Мальчики спросили, что такое любит Капитан? Дедушка щелкнул себя пальцами под подбородок и звонко хохотнул. После этого он показал ребятам, как пройти к дому Капитана, а сам пополз дальше по дороге. Его лошадь, послушная как собачка, таща телегу, пошла за ним.

Забор, окружавший участок Капитана был составлен из высоченных, заострённых сверху жердей. Сверху жерди были опутаны колючей проволокой. Со стороны забор производил сильное впечатление, даже приближаться к нему было боязно. Но когда мальчики сделали над собой усилие и всё-таки подошли вплотную к забору, им открылась совсем другая картина. Колючая проволока оказалось ржавой, а колья — насквозь трухлявыми. К тому же они почти не были скреплены между собой, так что, протиснувшись между ними, можно было легко попасть во двор. Тут же была прибита табличка с надписью “Осторожно, две злые собаки!”
Друзья приблизились к калитке, обитой железом и абсолютно неприступной на вид. Юрик постучал по ней костяшками пальцев. И от этого лёгкого потрясения она плашмя упала на землю, подняв облако пыли. Непонятно было, на чём она вообще до этого держалась.
Юрик и Рома заглянули во двор. Справа и слева от дорожки, ведущей к огромному бревенчатому дому и пристройкам, стояли две здоровенные собачьи будки. Чудовищной толщины ржавые цепи уходили внутрь будок. Рома подумал, что если хозяина зовут Капитан, то цепи у его собак наверняка корабельные. О размерах же сидящих внутри будок животных думать Роме было страшно. Он крикнул:
— Эй, есть кто-нибудь?!
Никто ему не ответил. Из дома никто не вышел. В будках тоже не было слышно движения. Юрик поднял с земли камень и бросил в одну из будок. Камень глухо ударился об деревянную стенку. Никакого эффекта.
— Спят они, — сказал Юрик.
— Съели уже кого-нибудь, чего бы им не поспать, — согласился Рома.
Мальчики постояли.
— Пойдём, потихонечку. На цыпочках. Чтобы не проснулись, — предложил Юрик. — А если что, запомни, что собаки любят ласку.
— Если что, ты их погладить не успеешь, они тебе до этого что-нибудь откусят.
— Так и стоять что ли будем?
— Ладно. Пошли.
Они тронулись с места, почти на цыпочках ступая по старым, потрескавшимся кирпичам дорожки. Когда они проходили мимо будок, Рома вспомнил свою младшую сестру, которой он по ночам отрезал ножницами хвостики у косичек и мысленно поклялся никогда в жизни больше этого не делать. Но всё, слава Богу, обошлось. Из чёрных дыр, куда уходили толстые цепи, никто не появился. Ребята приблизились к сараю с большими двустворчатыми воротами.
— Вот здесь они, лошади. Точно, — шёпотом произнёс Юрик. — Чуешь запах?
Судя по выражению лица, Рома запах чуял, и нельзя было сказать, чтобы тот ему нравился.
— Свиньи здесь живут, а не лошади!
— Свиньям такие высокие ворота не нужны.
— Это, смотря, какие свиньи!
Друзья прижались к воротине, стараясь через щели между досками разглядеть, что находится внутри. Глаза их долго привыкали к темноте. Внезапно кто-то очень большой громко фыркнул в сантиметре от их физиономий. Мальчики резко отскочили от створки ворот. Внутри сарая послышалось тяжёлое шевеление, и кто-то весьма массивный переступил с ноги на ногу.
— Лошадь! — радостно воскликнул Рома.
— Или конь, — добавил Юрик.
Рома опять “прилип” к воротине. Теперь он смог рассмотреть покачивающуюся большую коричневую морду с блестящими глазами, на которую через щели падали полоски света. Лошадь почувствовала человека, переступила с ноги на ногу, встряхнула головой и потянулась большими губами прямо к Роминому глазу. Рома опять отпрянул от воротины.
— Да, наверняка это он Ирку напугал, — сказал Рома, — Интересно, как его зовут?
Юрик ответил не задумываясь:
— Если конь — Лобзик, а если лошадь — Стамеска!
— Откуда ты знаешь? — спросил Рома.
— Мне так кажется! — передразнил его Юрик противным голосом.
— Тихо! — прошептал неожиданно Рома.
Друзья замерли на месте и прислушались. Всё было спокойно. Из будок никто не появился. Ни звяканья цепей, ни рычания собак, было слышно только жужжание мух, как лошадь тяжело переступает с ноги на ногу, да где-то вдалеке замычала корова. Или бык.
Выдержав паузу, Рома заявил:
— Если он всю ночь бегал, он должен быть в мыле.
— Или в шампуне, — съязвил Юрик.
— Я серьёзно говорю. Я в книге читал, если конь долго скачет, он должен быть в мыле.
Юрик поморщился.
— И как это выглядит, по-твоему?
— Не знаю, — ответил, поразмыслив, Рома. — Про это там написано не было. Я думаю, надо проверить, — добавил он. — Залезть туда и потрогать. Если конь весь мыльный, значит, никакого привидения нету!
Решение было принято. Рома прошёлся вдоль конюшни и заметил дырку на крыше, нечто вроде провала. Он показал её Юрику. Тот вздохнул, и устало сказал:
— Ладно уж, я полезу.
— Почему сразу ты? — удивился Рома. — Я сам.
Юрик отмахнулся от него:
— Не сможешь ты.
— Почему это не смогу?! — возмутился Рома.
Юрик свысока посмотрел на друга.
— Ты же неловкий, — сказал Юрик, как отрезал. — Ты обязательно упадёшь. А потом будешь ещё целый день жаловаться и ныть, зачем мы туда сунулись, и всё такое. Что я, не знаю что ли?
— Я ныть…, — Рома задохнулся от ярости. — Это я-то неловкий?! А кто в колодец за мячом лазил?! Кто?! Хоть там и скользко было! А на берёзу кто лазил? Кто, спрашивается, на берёзу лазил два дня назад?! Я! Хоть раз я упал, а?! Да я куда хочешь, могу залезть!!!
Говоря всё это, Рома приблизился к стенке конюшни и, не прекращая своей речи, начал забираться наверх по щелям между досками.
Рома был полон негодования, и это прибавило ему сил. Он моментально достиг крыши, ухватился за её пологий край, затем, ища себе опору, ногой нащупал какой-то крючок, торчащий из доски, оттолкнулся от него, громко и возмущённо пыхтя, подтянулся на руках и вскарабкался на крышу.
— Ну как там? — спросил Юрик снизу.
— Отлично! — бодро ответил сверху Рома, хотя положение его оставляло желать лучшего. Вцепившись мёртвой хваткой за полуоторванную полоску выгоревшего линолеума, которым была застелена крыша, он с полусогнутыми ногами и расставленными в стороны локтями, стоял на самом краю и боялся даже вздохнуть. Он был уверен: одно малейшее движение и он полетит вниз вверх тормашками. Однако, как он ни боялся упасть, ему было жутко неудобно стоять в такой позе, и надо было что-то делать.
Рома очень медленно повернул голову и посмотрел вниз. Как он и предполагал, земля выглядела далекой, твёрдой, с острыми камнями и абсолютно без травы. Конечно, свалившись на неё, он попадёт в санчасть и окажется рядом с Ирой. Эта перспектива выглядела заманчиво, но, с другой стороны, упасть с такой высоты — это наверняка очень больно…
Рома, размышляя подобным образом, замер на месте, держась за кусок линолеума, а Юрик, задрав голову, наблюдал снизу не самую представительную часть его тела, выпирающую больше других.
Наконец Юрику это надоело.
— Ты что, заснул там?! — повысив голос, спросил он Рому.
— Убедился!!! — заявил Рома с крыши гордо. — А ты говорил, упаду!
Рома резко наклонил корпус вперёд и сделал шаг по направлению к дырке. Ветхий линолеум под Роминой ногой мягко разошёлся, и он провалился внутрь конюшни, оставив новую дырку подле старой.
Само падение произошло довольно быстро. Стоящий на земле Юрик даже глазом не успел моргнуть, как крыша стала пустой. Ему не было слышно звука падения Роминого тела, только лошадь, запертая в конюшне, сразу перестала топтаться на месте. Наступила совершенная тишина.
Юрик бросился и приник к широкой щели между досками. Но разглядеть от волнения ничего не сумел, поэтому прижал ухо к воротине и спросил, прерывающимся от волнения шёпотом, ожидая услышать в ответ предсмертный стон или ещё что-либо похуже:
— Ром, ты жив?
Ответа не последовало.
— Ром, скажи что-нибудь, Рома, ты как? Ты в порядке?!
Прошло несколько секунд.
— Да! — прозвучал глухой, как из гроба, голос.
Юрик с облегчением вздохнул и улыбнулся.
— А ты… это… ты где?
— На коне, — был ему ответ.
— В смысле? — не понял Юрик.
— На коне сижу, — прогудел Ромин голос внутри конюшни.
В результате расспросов Юрик выяснил, что Рома, провалившись сквозь крышу, ударился головой о какую-то балку и упал прямо на конскую спину, то есть сел на неё, как ковбои в старых фильмах. Правда, сел Рома задом наперёд, лицом к крупу.
— Слушай, — Юрик живо представил себе подобное падение. — Это красиво, наверное, было!
— Какое там, красиво! — возмутился Рома за стенкой. — Я встать не могу! Он мне ногу к стенке придавил! Знаешь, какой здоровый!
Юрик немного подумал, а после спросил:
— А как он вообще на тебя реагирует?
— Никак, — ответил Рома. — Дышит, — дальше он добавил невесёлым голосом. — У меня шишка вздулась. Болит сильно. Как мне вылезти-то отсюда?!
— Погоди. Сообразить надо, — Юрик опять прижался к воротам конюшни, чтобы его лучше было слышно. — Знаешь, кони очень любят ласку.
— Как собаки, что ли?
— Ага. Ты попробуй вот что, ты коня погладь.
— По какому месту?
— По голове.
— Не получится, — ответил Ромин голос. — Я только до хвоста могу дотянуться.
— Погладь, по чему сможешь, скажи ему что-нибудь ласковое, а потом…
Но полностью изложить план спасения Юрику было не суждено. Чья-то могучая рука ухватила его за ворот курточки, крепко встряхнула и подняла на воздух. Юрик с удивлением, и даже с каким-то интересом, посмотрел на свои ноги в драных кроссовках, болтающиеся в полуметре от земли, а затем на человека, который держал его за шиворот. Без сомнения, это был Капитан! Всем своим обликом он напоминал крупную человекообразную обезьяну, нарядившуюся в запачканную краской тельняшку. Подобное сходство увеличивалось ещё и за счёт густого волосяного покрова, покрывавшего Капитана с ног до головы. Спутанная чёрная шевелюра, нестриженная борода, волосы росли у него отовсюду, из ушей, из щёк, и из ноздрей – чёрных дырок в страшном кривом носу.
Чёрная шерсть пучками выбивалась из-под тельняшки с оторванными рукавами. Голые руки были точно покрыты мехом. Однако и через этот мех, Юрик смог заметить короткое предложение, выколотое чернилами на правой руке. Фраза начиналась у плеча и заканчивалась у локтя. Она была емкой и выразительной: “УБИВАЮ НИ ЗА ЧТО!” Прямо под надписью был нарисован якорь со стекающей с него синей кровью.
Юрик стал извиваться в воздухе, сучить ногами и руками, пытаясь освободиться. Пару раз он пнул Капитана ногами в грудь, но тот даже не шелохнулся. Маленькие блестящие глазки Капитана из-под густых бровей оглядывали Юрика, как котёнка, которого он через секунду собирался утопить. Рассмотрев добычу хорошенько, Капитан криво усмехнулся и пробасил:
— Пацанчик. Хороший. Откушу все пальчики, разжую и съем!
Смуглый Юрик побледнел. Сопротивляться было бесполезно. Он покорно повис на жилистой руке.
— Дяденька, пустите, пожалуйста, я больше так, честное слово, не буду! Правда, не буду!
Что он конкретно “не будет”, Юрик не уточнял. В этом не было нужды. Главное, чтобы тон был как можно более жалостливый. Но результата это не принесло. Капитан оскалил свой чёрный рот с редкими зубами и оглушительно захохотал. Юрик совсем отчаялся и прошептал:
— Пустите. Меня мама ждёт.
Но сердце такого человека, как Капитан, не тронуло бы ничто на свете. Ни мама, ни папа, ни бабушка и ни дедушка. Он ещё шире разинул рот и захохотал ещё громче.
— Ой, не могу! — клокотал он. — Ждёт, говорит. А где мама-то твоя?
— В Петербурге. Санкт, — добавил Юрик.
— Ой, не могу! Уморил совсем! В Петербурге!
Закончив смеяться, Капитан поставил Юрика на землю, одной рукой продолжая держать его за шиворот, чтоб не убежал. Заметив пачку сигарет “СЮРПРИЗ”, торчащую из Юриковой курточки, он свободной рукой вытащил её.
— Курим, значит!! Молодёжь!! Здоровью вредим!!! На родительские деньги сигареты приобретаем!!!
Юрик потупил глаза.
— Я один раз. Совсем немножко. Не в затяжку.
— Не в затяжку, говоришь?
Капитан внимательно посмотрел на пачку.
— Иностранные, что ли?
— Я не знаю, — ответил Юрик.
— Иностранные не могут быть. Надпись русская.
Капитан большим пальцем открыл пачку, толстыми губами вытащил одну сигарету, а пачку отправил себе в карман. После этого вынул сигарету изо рта, размял её между пальцами и понюхал.
— Запах какой-то вонючий. Крепкие, наверное!
Капитан сунул сигарету обратно в рот.
— А здесь-то что делаешь, пацанчик хороший?
— Лошадок пришёл посмотреть, — ответил Юрик, смотря на Капитана взглядом отличника.
— Животных, значит, любишь. Ну, смотри.
Капитан, продолжая держать Юрика за шиворот, свободной рукой порылся в кармане необъятных штанов и выудил оттуда большой ключ на просмоленной верёвке. Он вставил его во внушительных размеров амбарный замок и с щелчком повернул ключ. Затем Капитан снял замок и отправил его себе в карман. Юрику показалось, что он тоже спокойно мог бы поместиться в этом бездонном кармане.
После Капитан снял и бросил на землю запор — гнутую железную палку. И перед тем, как открыть ворота, он обратно сунул руку в карман, вытащил зажигалку, сделанную из патрона, чиркнул и прикурил сигарету. Юрик, увидев это, зажмурился от страха.
Дальше произошло вот что: Капитан медленно, с трудом отодвинул воротину. Солнечный свет хлынул в конюшню. Рома, лежащий на лошади (это была всё-таки лошадь), буквально вжался в неё, более всего на свете желая остаться незамеченным. Лошадь, почуяв хозяина, тронулась с места. Капитан сделал шаг по направлению к ней, и в этот момент во рту у него с громким хлопком разорвалась сигарета. Сноп искр ударил возле самого лошадиного глаза. Лошадь, испугавшись, дёрнулась вбок, а затем рванула с места. Грудью своей сбила Капитана с ног и выскочила во двор. И там стало ясно, что она большая любительница припустится куда-нибудь, не разбирая дороги, и что ей очень давно не дозволяли этого делать.
Лошадка игриво взбрыкнула, проскакала галопом победный круг по двору и выбежала на волю через большую брешь, обнаруженную ей в капитанском заборе. На спине у неё трясся и подпрыгивал Рома. Схватившись обеими руками за хвост, он прилагал все оставшиеся у него силы к тому, чтобы не упасть, и при этом орал как корабельная сирена. Вопль этот был мощным и ровным и не прерывался ни на секунду. Ногами Рома нажимал лошадке на бока, что она, судя по всему, воспринимала как поощрение.
Капитан, получивший чувствительный удар в полосатую грудь, сидел на земле и тряс головой, пытаясь придти в себя. Падая, он отпустил ворот Юриковой куртки. Юрик, видя, что игривое животное уносит Рому, рванул вслед за ним со двора. Пробегая мимо собачьих будок, он пнул по одной из них ногою, но собаки так и не появились. Может быть, их и вообще в будках не было.
Юрик перескочил через поваленную калитку и сначала припустился что есть духу, но скоро остановился, увидев, что лошадь вместе с Ромой удаляется от него на очень приличной скорости. Юрик беспомощно оглянулся по сторонам и вдруг заметил прислоненный к чьему-то забору старый велосипед с тремя звонками на руле. Он подбежал к нему, взобрался на слишком высоко поднятое сиденье и нажал на педали.
Медленно набирая скорость, за своей спиной он услышал стук калитки и истошный крик, мой, мой велик, куда поехал?! Воры!! Воруют!!! Юрик закрутил педали что есть силы. Справа раздался чей-то звонкий свист, слева — ещё крики, визгливый лай собак, голоса и топот ног.
Народ в Нахаловке, словно специально стоял у своих калиток и ждал какого-то выдающегося события. Вся деревня моментально высыпала на улицу. Старухи, дети, гуси, сонные мужики с папиросками в руках, всем было интересно, что это такое происходит. Даже какой-то совсем уж дряхлый дед, которого никто на улице не видел уже лет восемь, показался из ворот и погрозил вслед удаляющимся мальчикам суковатой палкой. Кто-то даже побежал за ними, а затем, затормозив, махнул рукой, мол, не достать.
Ветер хлестал Юрика по щекам. Он гнал, почти не смотря на дорогу, то и дело, попадая в лужи и высоко разбрызгивая грязь, имея целью перед собой качающийся лошадиный круп и, поверх него, белое, как школьный мел, Ромино лицо.
Во дворе Капитан, придя в себя, вскочил на свои кривые ноги, схватил с земли железный запор и, размахивая им как боевой дубиной, пустился в погоню. При этом он ревел как раненный орангутанг. На ходу он бросил злосчастную сигаретную пачку на землю и раздавил её каблуком.

11

Резвая лошадка, несущая на себе грустного Рому, выбежала из деревни и поскакала галопом по дороге, огибающей Нахаловку. Лежащий на конском крупе Рома давно перестал звать на помощь, смирился со своей участью и печальными глазами смотрел на Юрика, который преследовал его на украденном велосипеде. Рому сильно укачало. Точно так же, как укачивало его в отцовской машине. Лошадка к этому времени сильно сбросила скорость и Юрик, нажав на педали, поехал рядом.
— Скажи ей “тпру”! — крикнул он Роме на ходу.
— Что сказать?! — переспросил тот, приподняв голову с качающегося крупа.
— “Тпру” ей скажи!
— Говорил я уже, много раз! — прокричал Рома в ответ. — Бесполезно!
И он опять опустил голову.
Они двигались вдоль поля с длинными полосками скошенного сена. С другой стороны дороги тянулись огороженные низенькими заборчиками картофельные поля, а за ними виднелись дома. Дорога постоянно поворачивала. Юрик отстал, затем нажал на педали. И вот он снова ехал наравне с лениво галопирующей лошадкой. Юрик, сощурив глаза, пристально посмотрел вперёд и вдруг громко закричал, вытянув руку и показывая на что-то пальцем:
— Смотри!
Рома оглянулся. Хуже и придумать было нельзя. Лошадка, обогнув деревню, приближалась к капитанскому двору с другой стороны. Почуяв родные пенаты, она прибавила шагу.
— Тормози её! Тормози! — заорал Юрик, звоня во все звонки, которые были на велосипеде.
— Тпру! Тпру! Стоять! Стой!!! — подхватил его Рома.
— Место! Сидеть! Лежать! Фу!
Но упрямая лошадка не обращала внимания на непонятные команды. Конюшня была её домом, и она бежала домой. Вот уже совсем ясно виден высокая рубленная изба с торчащей между брёвен паклей, пристройки и две большие собачьи будки.
Кавалькада въехала во двор. Там лошадка остановилась как вкопанная, да так, что Рома чуть не свалился на землю. Юрик на велосипеде тоже резко затормозил, всё равно чуть не врезался в животное. Двор был пуст. Видимо, Капитан с железкой в руках где-то ещё бегал, разыскивая их.
Юрик соскочил с велосипеда, бросил его на землю и подбежал к Роме, распластавшемуся на лошадиной спине.
— Слезай, слезай быстрее!
Рома застонал.
— Слезай! Побежали! — не унимался Юрик. — Сейчас вернётся же!
Он схватил Рому за руку и потянул на себя. Несчастный Рома буквально стёк на землю. Юрик закинул его руку себе на плечо, и они поскорей заковыляли прочь со двора.

Мальчики шли через лес, собираясь выйти прямо к своему корпусу. Шли, не разбирая дороги. Торопились вернуться в свой отряд. Хотя на ужин они давно уже опоздали. Рома шагал, круглыми глазами уставившись в невидимую точку, и шумно дыша. Вдыхал воздух коротко, а выдыхал очень длинно, при этом нижняя губа его мелко-мелко дрожала. Юрик не отставал от друга. Пристраиваясь к нему на ходу то с одного, то с другого бока, он, не останавливаясь, говорил. Юрик громко восклицал и задавал вопросы, которые Рома оставлял без ответов.
— А ты видел, ты видел, как моя сигарета взорвалась? Видел, как мужик этот, как бурдюк, свалился? А я как прыгнул на велик, круто, с разбегу, ты видел? А как я ехал без рук, за руль вообще не держался!! Это же был просто супер! Да какой там супер, это был мегаэкстрасупер! Такая погоня!!! Такие скорости, вау! Это кому рассказать, вообще не поверят! Ром, ну ты расскажи, как это на лошади ехать верхом?! Это же круто! Это же быстро, наверное, очень! Это же, вау, что такое, правда? Такое ощущение! А? Скажи?
Рома резко остановился, посмотрел на Юрика выразительным взглядом и сказал:
— Плохо это было, понял?! И ничего хорошего! Я себе натёр всё, не понимаешь что ли?!
Юрик засуетился:
— Ты что, Ром, обиделся на меня?
— Не обиделся я! И хватит об этом сейчас разговаривать!
— Хорошо, я молчу.
— И рассказывать об этом никому не надо!
— Я и не собирался рассказывать. Что я глупый! Буду молчать. Ты только не обижайся.
— Да не обижаюсь я!
Рома пошёл дальше. Юрик молча последовал за ним. Теперь он держался на небольшом расстоянии. Впереди стала слышна музыка, повторяемая коротким и негромким эхом. Это два больших динамика транслировали на весь лагерь “Маяк”. Все в лагере хотели, чтоб это было что-нибудь прогрессивное. Хотя бы “Европа Плюс”. Но Каролина Львовна остановила свой выбор на этой, проверенной десятилетиями, скучной радиостанции. Укреплены динамики были на столбе возле асфальтового прямоугольника, на котором по утрам проходили утренние линейки. (Каролина Львовна называла это место “Площадка для построений, Боря Андреич — “плац”, а Мерчанская — “там, где стоят”). Юрик, не смотря на своё обещание, опять заговорил:
— Мы что, купаться сегодня ночью не пойдём? А можно было рискнуть.
Рома промолчал. В голове у него будто ещё раз и ещё раз вспыхивали и гасли отдельные кадры сегодняшней безумной скачки. Под ногами хрустели сучья. Высокие сосны, между которыми им приходилось петлять, упирались прямо в небо. Верхушки их начинали краснеть от заката.
Юрик не унимался.
— Скорей всего, это она была. Я про лошадь. Сбежала от Капитана. И в лагерь припёрлась.
— Нет, — возразил Рома. — Чувствовал, как снаружи воняло? Вот. А внутри ещё сильнее. Она всю прошлую ночь в конюшне была. И потом она оттуда никуда! Сам же видел, обратно прибежала. Это привидение было. Я знаю!
Юрик выслушал его и сказал:
— Пока его своими глазами не увижу, не поверю!
Рома прибавил шагу.
— Боря нас убьёт.
Юрик махнул рукой.
— Мне уже ничего не страшно.
Но это была неправда. Мальчики даже думать не хотели о том, что их ожидает, когда они вернутся в лагерь.
Естественно, прежде всего, их ожидал Боря Андреич, сидящий в одежде цвета хаки на крыльце их корпуса. Мерчанской видно поблизости не было, она опять где-то ходила. Картонный нос у Бори Андреича был сдвинут на лоб, и торчал рогом. Судя по выражению его лица, пощады ждать было глупо. Рома искренне надеялся, что это будут не приседания. Приседаний он сейчас бы не вынес. Хотя какие уж тут физические упражнения. Речь, конечно, пойдёт о конце их весёлой жизни в “Колоске”.
— Ну, где были? — спросил Боря Андреич после огромной паузы, за время которой ребята успели мысленно пройтись с позором и с чемоданами в руках по главной аллее лагеря к воротам, сесть вместе с провожающим глухим дядей Митей в автобус, дотрястись в нём до станции, и разъехаться оттуда по своим городам.
— Где были? — повторил Боря Андреич устало, и подпёр кулаком подбородок. Теперь вожатый пятого отряда имел вид человека, привыкшего слышать враньё каждый божий день в большом количестве.
Рома и Юрик начали говорить одновременно. Каждый из них рассказывал свою легенду. При этом они как-то умудрялись поддерживать друг друга короткими восклицаниями. Рома продолжал развивать версию о лечебной траве “сумка пастуха”, об отсутствии последней в близлежащих районах, о безрезультатных поисках “по горло в крапиве”, и о зверской усталости (что, кстати, было правдой). Юрик же, забыв о своей немоте, рассказывал почему-то о каком-то красном футбольном мячике, который потерял какой-то мальчик из третьего отряда, и который они с Ромой пошли разыскивать, пожалев плачущего хозяина мяча.
Боря Андреич усталым жестом оборвал эти занимательные истории. И грозно посмотрел на Юрика и Рому. Но как он себя ни “накачивал”, ни старался казаться грозным, мысли его сейчас были далеко. Ругать этих двух стоящих перед ним чумазых оболтусов у него не было настроения. До того, как они пришли, он, сидя на крыльце, вспоминал сказочные годы своей срочной службы в городе Борисоглебск.
Вспоминал как он со своим другом Ванькой Урусовым, тоже десантником, перед самым увольнением в запас, гулял по местному рынку. Был точно такой же приятный вечер. Они с Ванькой шли такие мужественные в отутюженной и приталенной форме и в беретах, которые чудом держались у них на головах. Они шли мимо лотков, на которых были навалены все, какие существуют только на свете, овощи и фрукты. Огромные торговки весёлыми голосами предлагали им свой товар, а потом взяли, и подарили им просто так арбуз. Они с Ванькой возвращались в казарму такие подтянутые и красивые, несли впереди себя этот огромный арбуз и оба улыбались. Как они с Ванькой дружили! И эти двое, видно, тоже крепко дружат! Хоть и маленькие.
— Ладно, идите себе, — Боря Андреич поднялся с крыльца, пропуская мальчиков в корпус. — Отбой через два часа.
— Мы знаем, — хором ответили Рома с Юриком, весьма удивлённые таким поворотом событий. Боясь, что Боря Андреич передумает, они поспешили скрыться в своей палате. Там они с ногами забрались на свои кровати, устроились удобнее и задумались. Думали они об одном и том же. О прошедшем без их участия ужине. Вскоре они поняли, что умирают от голода.

12

— У тебя хлеба в тумбочке не осталось? — спросил Рома Юрика.
— Откуда?!
Но Рома был настойчив.
— А ты посмотри. У тебя там, на нижней полке в углу всегда остаётся.
— Да нет у меня ничего! Сам смотри!
Юрик распахнул свою тумбочку. Действительно, на нижней полке лежал только сплющенный и перекрученный тюбик из-под зубной пасты “Фтородент”. Рома тяжело вздохнул.
— Эх, — произнёс он мечтательно. — Сейчас бы курицы жареной с рисом. Или одного рису. Но много.
Сидящий в обнимку с подушкой Юрик сглотнул слюну.
— Или вот ещё… — продолжил Рома. — Я бы пять филе-о-фишей съел из “МакДональдса”! И три двойных гамбургера!
— Да нет же! — перебил друга Юрик. — Я вот картошку в “МакДональдсе люблю! Четыре больших порции. И обязательно с кетчупом!
— Он там плохо из пакетиков выдавливается, — заметил Рома.
— Ничего, я бы его сейчас вместе с пакетиком съел!
— А пирожок! — Рома закатил глаза. — Какой там яблочный пирожок!!
— Слушай, хорош! Я уже не могу! — застонал Юрик. — У меня живот сводит!
Но Рома уже не в силах был остановиться.
— У меня на дне рождения торт был весь из фруктов! И ещё там, конечно, крем был, потому что без крема никуда. В самом низу был слой из ананасов, они кружками порезанные. Потом из дыни слой. Сладкая, как сахар! Дальше слой бананов был. Потом киви были дольками. Зелёные, вкусные! А сверху всё залито желе мандариновым, и сверху много клубники красной и здоровой…
— Замолкни ты! Заткнись! Сколько можно?! — Юрик зло смотрел на Рому. Тот понял, что и, правда, зашёл слишком далеко, и дальше продолжать не стал.
Посидели в полной тишине. Затем Рома осторожно поднял глаза и посмотрел на Юрика. Тот уже глядел на него. Друзья поняли друг друга без слов. Другого выхода не было. Они решили в который раз потревожить запасы Гниломёдова. Сушёные грибы — это не единственное, что тот хранил неизвестно до каких тяжёлых времён. По всей палате в тайниках было спрятано ещё очень много чего. Должно быть, он прятал съестное на чёрный день. Но черный день для Гниломёдова наступал тогда, когда Юрик и Рома решали подкрепиться. Путём проб и ошибок они находили его тайники. Брали понемногу из каждого, чтобы хозяин не догадался и, не дай Бог, не перепрятал.
К примеру, за батареей на нитках были развешаны сушёные ягоды шиповника. Нитки с красными ягодами походили на бусы. Ягоды были не очень сухими и приятными на вкус. Если приподнять две дощечки возле правой передней ножкой кровати Северянинова, можно было обнаружить завёрнутый в газету кусок халвы. Он был старый и твёрдый, как камень. Мальчики время от времени отколупывали от него маленькие кусочки. Помимо халвы, в тайнике лежали несколько гильз с пробитыми капсулами, одна гильза с капсулой целой, коробка охотничьих спичек, маленькая фотография Рембо и девичья заколка с пластмассовой бабочкой. Ребятам всегда было очень интересно, чья же это заколка. Но у Гниломедова они, по известным причинам, спросить не могли, а слежка за ним результатов не принесла.
Так же в вентиляционной дырке, что находилась под самым потолком, за решёткой лежали куски сахара-рафинада в жестяной баночке из-под кофе. Ещё там был спрятано полкоробки овсяного печения, которому было уже, наверное, сто лет. Было ещё несколько тайников — менее значительных. Где-то лежала обгрызенная сушка, где-то окаменевшая жевательная резинка и так далее, по мелочи.
Этим вечером ребята были настолько голодны, что не случись события, о котором речь пойдёт дальше, всё содержимое тайных хранилищ Гниломёдова было бы уничтожено. А сам Гниломёдов, расстроенный до невозможности, бегал бы по палате, нервно тёр себе уши руками и громко ругался бы нехорошими словами. Но преступления не случилось. Мальчики уже встали и решительно направились к тайнику под кроватью, как услышали зычный голос. Этот голос принадлежал дяде Мите, который ходил по коридору взад-вперёд и выкрикивал Ромину фамилию:
— Черкизов! Черкизов! Черкизов! — повторял он через равные промежутки времени, громко и совершенно безо всякой интонации.
Было у дяди Мити и ещё одно прозвище “Гав”. А произошло оно оттого, что всякий раз, когда дядя Митя представлялся, он говорил:
— Здравствуйте, меня зовут Михаил Ильич. Я здесь в должности заведующего. Сокращённо “зав”.
Детям видимо говорить “зав” не захотелось, и они окрестили дядю Митю просто “Гав”.
Дядя Митя был человек по-своему замечательный. Он был абсолютно лыс и туг на ухо. Про свою глухоту и про свою лысину дядя Митя рассказывал следующую историю. Будто бы гнался он однажды на охоте за огромным кабаном. Гнался долго, наконец, загнал он того здоровенного кабана в самую чащу. Упёрся кабан в толстый дуб, и некуда было ему больше бежать. Тогда дядя Митя направил на него свою большую двустволку и выстрелил. Попала пуля прямо кабану в лоб. А лоб у него оказался очень твёрдый. Отскочила пуля от кабана и полетела обратно в дядю Митю. Угодила она ему прямо в правое ухо, прошла насквозь и вылетела через левое. После этого, говорил дядя Митя, у него “слышимость пропала” и волосы все до единого выпали. А были волосы, по словам дяди Мити, кудрявые и длинные, аж до самого пояса.
Что же касается глухоты, то она у дяди Мити была какая-то особенная. Когда ему было нужно, он слышал всё, даже самый тихий шёпот.
Итак, дядя Митя ходил по коридору и звал Рому. В руках он держал большой обитый белой материей ящик. Мальчики выбежали в коридор.
— Я Черкизов! — сказал Рома.
— Что говоришь? — дядя Митя наклонился к нему поближе.
— Я Черкизов!! — заорал Рома что было сил.
— Хорошо, — дядя Митя кивнул головой. — И не нужно кричать. Я и так всё слышу.
В этот момент в окно корпуса влетел камень, брошенный кем-то с улицы. (Как выяснилось позже, тип из шестого отряда испытывал новую рогатку). Стекло разлетелось на куски прямо за спиной у дяди Мити. Со звоном посыпались осколки на пол. Но дядя Митя даже бровью не повёл. Он протянул Роме ящик, обтянутый холстом.
— Вот, — произнёс он, улыбнувшись. — Тебе из дома передача. Сегодня папа твой на машине привёз и на воротах оставил. Тяжёлая. Кушай и не балуйся!
Дядя Митя погладил Рому по голове и вышел, равнодушно переступив через осколки стекла. Мальчики несколько секунд тупо смотрели на белый ящик с выведенным чернилами именем, не в силах поверить своему счастью. Затем Юрик тихим голосом предложил:
— Пошли отсюда.
— Пошли, — быстро согласился Рома.
И ребята, уцепившись за посылочный ящик с двух сторон, быстро покинули корпус и направились прямо в лес. Можно было подумать, что за ними кто-то гонится. Их нетерпение было настолько велико, что они постоянно ускоряли шаг и, в конце концов, перешли на бег. Бежали, ловко огибая деревья, и не выпуская посылку из рук.
Запыхавшись, они донесли своё “сокровище” до заветного места, и установили ящик на растрескавшемся деревянном кругу старых каруселей.
Юрик выхватил свой перочинный ножик и с треском распорол белую материю. Распорол и принялся срывать её. Рома взялся ему помогать.
— Ты как думаешь, что там внутри?! — спросил Юрик дрожащим голосом. С помощью лезвия он приподнимал оргалитовую крышку, прибитую к ящику мелкими гвоздиками.
— Не знаю, — ответил Рома, помогая открывать ящик. — Я вообще-то краски просил и пластилин.
— Да ты что?! С ума ты сошёл, что ли, краски просить?!
— Мне нужно было!
— Нужно?!
— Рисовать, — словно оправдываясь, произнёс Рома.
— Рисовать?! Да я с голоду сейчас умру! Прямо здесь! Ну, если там пластилин…
Не окончив своей угрозы, Юрик отодрал утыканную гвоздиками крышку и отбросил её в сторону. Содержимое ящика было накрыто белой вощёной бумагой. Юрик помедлил секунду, а затем сорвал шуршащую бумагу и завопил от радости. Рома подхватил его крик, который эхом отозвался где-то в верхушках деревьев.
Ура! В посылке не было никакого пластилина, не было там ни красок, ни кисточек, ни других предметов для рисования и для художественной лепки. На мальчиков из посылки глядели оранжевые бочка мандаринов, большая связка бананов и угол коробки зефира в шоколаде. Всё это богатство щедро было посыпано сверху толстенькими конфетами в ярких обёртках.
Ребята немедленно принялись за еду. Тут же и обнаружились пристрастия каждого из них. Рома сразу налёг на конфеты и за первую минуту трапезы съел их не менее десятка. Юрик же зубами сорвал с мандарина кожу и впился в него как вампир. Сладкий сок потёк у него по подбородку. В воздухе распространился незабываемый аромат. Рома не отставал от друга. Отложив на короткое время конфеты, он налёг на бананы, мякоть которых оказалась невероятно сладкой, а затем занялся зефиром, шоколадная корочка которого ломалась легко и сейчас же таяла во рту. Ребята “копнули” содержимое посылки и нашли ещё множество вкуснейших вещей. Там были и блестящие крепкие яблоки, и круглые чипсы в яркой картонной трубке, и пакет сока из персиков, и две большие коробки с плавленым сыром. Его Рома обожал и употреблял обычно указательным пальцем и безо всякого хлеба.
Но то была ерунда, в сравнении с тем, что мальчики откопали на самом дне ящика. Это был, конечно, не фруктовый торт, но тоже нечто замечательное. Под твёрдой пластиковой оболочкой ребята обнаружили лёгкую воздушную массу, состоящую из крема, бисквитов и ещё невесть чего, такого же белого и соблазнительного. Доставил это чудо кулинарии, а так же и всё остальное не Ромин папа, а папин шофёр Толя Маленький, которого папа раз в неделю отправлял с посылкой в лагерь к сыну.
Юрик хотел было зачерпнуть крем пятернёй, но Рома решительно отвёл его руку.
— Это Ирке, — заявил он серьёзно.
— Да ей одной много! Она, может, и сладкого не любит вообще. Яблочков ей отнести, и хватит!
— Это Ирке, — повторил Рома и закрыл торт пластиком.

Рома с тортом в руках подошёл к санчасти. По дороге он решил не связываться с Софьей Эриковной, а подойти к окну палаты, где лежит Ира, и тихонько, чтобы она не испугалась, позвать её. Так он и сделал. Позвал Иру шёпотом, потом повысил голос. Но серо-синее одеяло на окне не шелохнулось. И когда уже Рома собирался уходить ни с чем, одеяло сдвинулось в сторону, и в окне показалась Ира. Она выглядела гораздо лучше, чем утром. Волосы её были аккуратно собраны в пучок.
— Привет, — Рома робко помахал ей рукой.
Ира молча смотрела на него через стекло.
— Открой окно, — сказал Рома. — Я тебе гостинец принёс. Вот, смотри.
Рома показал ей торт. Ира поглядела поверх Роминой головы, словно проверяя, нет ли там кого-то ещё, а после клацнула щеколдой и распахнула половинку окна. Рома аккуратно положил торт на подоконник перед ней. Но Ира ещё не сменила гнев на милость.
— Не нужно мне ничего от тебя, Черкизов! Уходи!
— Вот, чего принёс, — Рома выглядел очень виноватым. — Я тебя пугать не хотел, честное слово. Ешь. Он вкусный. Тебя когда выпишут?
Ира не хотела говорить, но Рома смотрел на неё такими влюблёнными глазами.
— Не знаю, — ответила Ира.
— Ты не думай, что это я всё подстроил. Я здесь не виноват. Я это привидение не вызывал. Оно само появилось. Только пиковая дама остаётся летать и пугать всех, когда лестницу с зеркала не сотрёшь. А это была не пиковая дама, это было что-то другое.
Ира испугалась.
— Не надо о ней говорить!
— Почему это?
— Мне кажется, она сейчас за нами следит и всё слышит.
— Да рано ещё для привидений, — сказал Рома тоном профессионала. — Они в основном в двенадцать появляются, или около того.
— Не надо! Замолчи! — оборвала его Ира.
— Хорошо, не буду, — покорно согласился Рома. — А мы сегодня с Юриком в деревню ходили.
Он подумал, что хорошо бы развлечь Иру лёгким разговором.
— Одни? — поинтересовалась Ира.
— Конечно, одни! Зачем нам ещё кто-то?!
— И что вы там делали?
— Ничего. Так просто развлекались, гуляли. На лошадях катались. Ты ешь, давай, — спохватился Рома. — Знаешь, какой торт отличный!
Рома снял с лакомства пластиковую крышку и положил её тут же на подоконник.
— Кушай, не стесняйся. Он свежий.
— Спасибо.
Ира осторожно двумя пальчиками сняла с торта маленькую кремовую розочку и попробовала её.
— Ну как? — живо поинтересовался Рома.
— Вкусно, спасибо.
— Не за что. Мне его из Москвы папа прислал. Ты главное поправляйся! А этого привидения ты не бойся. Мы с Юриком его скоро найдём и уничтожим. Я знаю один отличный способ…
Ира побледнела.
— Я же просила тебя не говорить о ней!
— О ком? А, об этой конской голове! Да что ты её так боишься?! Если хочешь знать, мы уже с Юриком почти всё выяснили. Скоро духу её здесь не будет! А то ходит по ночам, да в окна суётся…
— Замолчи! — громко вскрикнула Ира, схватила с подоконника торт и, с чавкающим звуком, влепила его Роме в лицо, да ещё вдобавок и размазала. Затем она одним движением смахнула остатки торта с подоконника, захлопнула окно и задёрнула серо-синее одеяло.
Всё произошло так быстро, что сначала Рома не сообразил что к чему. Тёплый жирный крем стекал у Ромы по лицу и волосам. Лицо его было похоже на белую маску. Как в фильме у Чарли Чаплина, подумал Рома, стирая ладонью сладкий крем со щёк.

13

Рома и Юрик договорились после отбоя не спать и всю ночь смотреть в окно. Может быть, женщина с лошадиной головой будет проходить мимо корпуса. Если так случится, они точно покажут ей, где раки зимуют.
Боря Андреич выключил свет в палате, вышел и прикрыл за собой дверь. Мальчики сделали себе на кроватях “гнёзда” из подушек, простыней и одеял, уселись в них, удобно устроились и уставились в окно. Они не раздевались, чтобы в случае чего быть готовыми к активным действиям.
Луну в тот вечер закрыли облака. И лес казался совсем уж тёмным. Даже ближе всех стоящие деревья глаз отличал от остальных деревьев с трудом.
И Рома, и Юрик очень сильно хотели спать. Но каждый из них не хотел в этом признаваться. Они вот уже полчаса сидели на кроватях как истуканы. Когда у кого-нибудь из них глаза закрывались совсем, и голова как у китайского болванчика начинала качаться вперёд и назад, он резко вздрагивал, шумно дышал и принимался усердно тереть веки. Юрик даже слюнил для этого пальцы. Но они слишком устали за этот полный событиями день и не могли совладать со сном.
Первым сдался Юрик. Качнувшись сильнее обычного, он повалился на кровать.
— Ты что же, не выдержал?! — ехидно спросил Рома.
— Почему это? — возразил Юрик. — Мне и отсюда всё видно. Тем более, я спать не собираюсь, так полежу немножко.
Сказав это, Юрик моментально заснул. Он даже начал тихонько сопеть носом.
— Слабак!! — обозвал друга Рома и тотчас, рухнув на постель, отключился.
И приснился Роме сон. Стоит он на дороге, почему-то, в одних трусах. А мимо него едет длинная-длинная машина. Он стоит, а машина всё не заканчивается и не заканчивается. Рома стыдно стоять в трусах, и ещё он пытается определить марку машины. Но это не «БМВ» и не «Мерседес». А оказывается, что марка машины: «Чеснок». А вот почему именно «Чеснок», Рома не знает. Вроде бы он как-то сам собой понимает во сне, что «Чеснок», и всё тут. Останавливается машина, и выходит из неё радостный Гниломёдов и говорит, что он не Гниломёдов, а Юрик. И хочет Рома сказать Гниломёдову, что он на Юрика совсем не похож, да только не может, потому что говорит Рома с таким звуком, как вода капает. И капает вода, и капает. И вот уже темно становится, чернота вокруг, мрак. И только слышится, как вода капает. Кап, да кап…

Утром Рома, с большим трудом открыв глаза, обнаружил себя лежащим поперёк кровати в одежде. Прямо над собой он увидел большое усатое лицо Бори Андреича.
— Команду не слышал?! — спросило лицо грозным голосом.
— Нет, — честно ответил Рома.
— Подъем, и на улицу строиться!
Рома стал подниматься. На соседней кровати сидел Юрик и хлопал глазами. Глазки у него после сна были как маленькие щёлочки. Рома подумал, что он сейчас очень похож на Брюса Ли в молодости. Рома сказал Юрику об этом, но тот только огрызнулся в ответ.
В палате кроме них никого не было. С улицы были слышны голоса. Друзья сползли со своих кроватей и двинулись к выходу.
Пятый отряд неорганизованной толпой стоял перед корпусом. Вдалеке между деревьями прогуливалась Мерчанская. В руке она держала зонтик от солнца, обшитый кружевами. Грациозно полуприседая, она срывала редкие цветочки, которые дети не успели ещё вытоптать, нюхала их и закатывала глаза. После этого Мерчанская, держа цветочек перед лицом, начинала шевелить губами, а затем подносила цветок к уху и принималась кивать головой. Будто бы цветок ей что-то рассказывал, а она с ним соглашалась. Все в пятом отряде знали о странной привычке своей вожатой разговаривать с цветами, деревьями и портретами писателей-классиков и давно уже не удивлялись этому. Только Боря Андреич иногда, наблюдая причуды Мерчанской, качал головой, но ничего не говорил.
Рома и Юрик подошли к остальным мальчикам и девочкам, которые активно общались между собой, и тоже занялись разговорами. Разговоры были обычные: о том, что Боря Андреич слишком раскомандовался; о том, что сегодня после завтрака они будут репетировать в клубе “окончание смены”; о том, что если ночью посвистеть, твой сосед перестанет храпеть; о том, что все девчонки — дуры (об этом говорили мальчики); о том, что мальчишки ещё хуже (это утверждали девочки). Про женщину с лошадиной головой разговоров не было.
Тем временем на крыльце показался Боря Андреич. Он ходил в свою комнату за свистком. Вернее это был не совсем свисток. Маленький медный цилиндр. Юрик уверял, что это карманная сирена шведских полицейских. Роме в принципе было всё равно, шведских ли, турецких, только сирена эта издавала такие противные звуки, что хуже её был, наверное, только школьный звонок.
Боря пронзительно засвистел и скомандовал:
— В одну шеренгу становись!!
Это означало, что бегать они сегодня не будут. Вместо этого они станут выполнять глупые и бессмысленные упражнения, которые Боря Андреич гордо величал “Универсальная силовая гимнастика”.
— По порядку рассчитайсь!!
— Первый, второй, третий, четвёртый…
Расчёт шёл вяло. Пятый отряд тянул время до завтрака. Мальчики старались рассмешить девочек, дурацкими голосами выкрикивая свои номера. Девочка по фамилии Глыба не хотела называть себя “восьмой”, а настаивала, что она всё-таки “восьмая”. Боря Андреич долго ей объяснял, что она не права. Наконец последний человек выкрикнул:
— Двадцать седьмой!
Расчёт был окончен.
— Хорошо, — сказал Боря Андреич. — Поставили ноги на ширину плеч и… Стоп! Как это двадцать седьмой?! Двадцать восемь должно быть! Кого нет?!
В строю сейчас же громко заговорили. Мальчики и девочки стали оборачиваться друг к другу и выяснять, кто отсутствует. При этом они щипали друг дружку и вовсю веселились.
— Тишина!!! — гаркнул Боря Андреич. — Кого нет?!
— Гниломёдова, — сказал мальчик по фамилии Северянинов. Это был самый спокойный мальчик в отряде. Он никогда никуда не торопился. Движения его были медленными, голос ровным. Он бесстрастно смотрел на окружающий его мир из-под полуприкрытых век. Однажды в своей жизни он тонул. Его родители успели в последний момент поднять со дна, где он спокойно лежал с открытыми глазами. Когда его спросили, почему он не барахтался и не звал на помощь, Лёша Северянинов ответил, что он не хотел лишний раз никого тревожить.
— А где он? — Боря Андреич приблизился к Северянинову.
Лёша Северянинов медленно пожал плечами.
— Вы когда “подъем” пришли кричать, его уже в кровати не было.
— Чёрт, а я и не заметил! Ты уверен, что не было?
— Да. Я первый в палате проснулся.
— Что ж ты мне раньше не сказал, что его нет?!
Лёша снова пожал плечами.
— А, понятно! Не хотел друга выдавать! Ябедничать не хотел! Очень благородно! Что вожатые с ума сходят, вы об этом не думаете. У вас же круговая порука!
Лёша Северянинов ответил спокойным голосом:
— Совсем нет. Я просто хотел, чтобы вы не волновались.
Боря Андреич не нашелся, что на это сказать. Повернувшись, он позвал Мерчанскую. Та подошла, томно обмахивая себя небольшим лопушком.
— У нас одного не хватает.
— Кого? — спросила Дина испуганно. Лопух упал на землю.
— Гниломёдова.
— Ах! — вскрикнула Мерчанская. После этого она как-то странно засуетилась, отвела глаза в сторону и стала быстро-быстро говорить:
— Но мы ведь найдём его! Ничего страшного! Ведь он сам найдётся! Он, наверное, где-то здесь рядом. Он ведь не мог никуда уйти!
Боря Андреич покачал головой.
— В том-то и дело, что мог.
Неожиданно, позади, раздался сухой стук палки об дерево. — Доброе утро. Что хорошего? — спросил тихий скрипучий голос. Каролина Львовна Интяпина как всегда появилась неизвестно откуда, и в самый неподходящий момент.
— Что же вы, товарищи, молчите? Всё в порядке, я полагаю? — проскрипела она, попеременно заглядывая вожатым в глаза.
— Нет, — произнёс Боря Андреич, теребя рукой сирену, висящую на шее. — У нас ребёнок пропал. Вот.
Из здорового десантника он на глазах превратился в нашкодившего мальчишку. Дети же, увидев директора, моментально выровняли строй и перестали разговаривать.
— Когда?!
— Утром или ночью. Мы не знаем, — прошептала Дина Мерчанская.
— Утром, значит, или ночью, — повысила голос Каролина Львовна. — Так что же вы стоите как истуканы?! Искать его немедленно! На пруд! Быстро!!
Весь отряд тут же сорвался с места и побежал.
Пруд, где купались дети из лагеря “Колосок”, был окружён лесом и имел овальную форму. Был он довольно большим. На ближнем к лагерю берегу были установлены мостки с перилами, выкрашенными разноцветной краской. В воде плавали мятые буйки, огораживающие место для купания и верёвки на пенопластовых поплавках, обозначающие дорожки для пловцов. Был также и мостик для прыжков, в виде вставшего на хвост дельфина. У дельфина были круглые, удивлённые глаза. Прыгать с него разрешалось только вожатым. Возле дальнего берега пруда скопилась зелёная ряска, и из воды торчали камыши. Купаться там категорически запрещалось. Там же висела тарзанка. Каждый мальчик в “Колоске” мечтал хотя бы раз прокатиться на ней. Удавалось это немногим. Вожатые были настороже.

Запыхавшийся пятый отряд в полном составе прибыл на пруд. Берег пруда был пуст. Только лишь справа от купальни на раскладном стульчике сидел дядя Митя с короткой и кривой удочкой в руках. Дядя Митя был заядлый рыболов. Долгие часы он просиживал возле воды, уставившись на самодельный поплавок. Дядя Митя утверждал, что рыбы в пруду водится достаточно. Однако когда его просили показать улов, он говорил, что “поймал сегодня очень много, но всех отпустил, чтобы жили”. Судя по его рассказам, за лето он поймал и тут же отпустил какое-то невероятное количество рыбы. Роме однажды пришло в голову, что вся рыба в пруду, должно быть, очень благодарна дяде Мите и любит его за доброту.
Боря Андреич и ребята долго кричали ему на ухо, пока дядя Митя не понял, что произошло. После чего он сказал, что сидит на этом самом месте с четырёх часов утра, но никакого мальчика он не видел.
Услышав это, Мерчанская немедленно упала в обморок, но Боря Андреич ловко её подхватил и приказал пятому отряду следовать на завтрак. Мерчанская, безвольно повисшая на руке Бори Андреича, при слове “завтрак” открыла глаза.
В столовой все вели себя на удивление прилично. Не бросались слипшейся манной кашей и не плевались друг к другу в тарелки. Сидя за столами, шёпотом разговаривали о том, куда бы это мог деться Гниломёдов. Вожатые отрядов стояли в стороне возле входа и обсуждали план поисков. В тишине столовой тревожно звучали их голоса.
Боря Андреич подошёл к столам, за которыми завтракали мальчики, и ещё раз допросил их с пристрастием. Но никто не сказал ему ничего определённого. Видно, никто и вправду не знал, где Гниломёдов.
Сначала Боря Андреич хотел приказать своему отряду распределиться на группы и после завтрака прочесать всю территорию лагеря, но потом он подумал, что так рискует потерять ещё кого-нибудь. Тогда он велел всем вернуться в корпус, разойтись по палатам и не выходить оттуда без его разрешения.

14

Рома и Юрик вместе с остальными мальчиками почти час уже торчали в палате. А на улице светило солнышко и стояла отличная погода. Пахло хвоей. То и дело мимо распахнутых окон пробегал вожатый или вожатая с серьёзным лицом. Они проводили поиски своими силами. Сидеть в палате было невесело. Сначала мальчики рассказывали друг другу анекдоты. Но все анекдоты были старые, глупые и никого не веселили.
Тогда Юрику пришла в голову мысль подраться подушками. Вернее, он просто взял подушку и обрушил её на голову ничего не подозревающего Северянинова. Тот, несмотря на свой спокойный характер, ответил ему тем же. И через секунду все мальчики в палате отчаянно сражались друг с другом. Каждый придерживался своей тактики боя. Кто бил сверху, кто сбоку, кто только оборонялся. Юрик, например, дрался, держа в каждой руке по подушке и вращая ими, как мельница крыльями. Даже у тихого и бледного мальчика по фамилии Шаршуев была своя тактика. Он подкрадывался к сопернику сзади, набрасывал на него одеяло и, пока тот выпутывался, охаживал его подушкой.
В итоге подушка, которую держал Юрик, лопнула, и белые перья полетели по всей палате. Они, словно большие снежинки, кружили и медленно падали на пол. Интересно, подумал Рома, на улице лето, а у них в палате — зима.
Битва сопровождалась громкими воплями и криками. Радостно орали победители. Побеждённые рычали от злости, отползали в сторону, чтобы передохнуть, и снова с воинственным кличем броситься в бой.
— Тихо!! — раздался внезапно крик, который перекрыл все остальные голоса. — Тихо вы!!!
Мальчики перестали драться и посмотрели на Рому, который забрался на кровать и ещё раз крикнул оттуда:
— Да помолчите вы!! — Рома прислушался. — Вы слышите, кто-то стучит!
— Ты чего это раскомандовался?! Я тебе сейчас сам настучу! — пригрозил Роме высокий мальчик по фамилии Камашко. Это был очень спортивный мальчик. Дома он посещал секцию вольной борьбы, а здесь в лагере очень любил Борю Андреича и его физические упражнения.
— Рискни здоровьем! — Юрик, который был на голову ниже Камашко, подскочил к нему и стал наступать на него, сжав кулаки. Камашко рисковать здоровьем не захотел.
— Тихо! — Рома ещё раз внимательно прислушался. — Кто-то, правда, стучит!
Рома спрыгнул с кровати и медленно пошёл по направлению к двери. Она была открыта. В дверном проёме был виден коридор. Мальчики прислушались и в самом деле услышали стук. Как — будто кто-то тихо-тихо выбивал дробь. Рома приблизился к распахнутой двери и потянул за ручку. За дверью в углу стоял пропавший Гниломёдов и стучал зубами. У мальчиков даже рты открылись от удивления.
Гниломёдов стоял в углу, скрючившись, будто хотел казаться меньше, и дрожал как осиновый лист. Глаза его были закрыты. Рома тихо позвал его по имени.
— Серёжа.
Гниломёдов открыл глаза и испугано осмотрелся. Увидев знакомые лица, он, кажется, испытал облегчение. По крайней мере, зубы его стали стучать медленнее, теперь в каком-то сложном африканском ритме.
— Ты что, — спросил осторожно Рома. — Так здесь всё время и стоял?
— Г-г-г-голова! — только и смог выдавить из себя Гниломёдов.
Послали за Борей Андреичем. Он прибежал немедленно и вместе с ним остальные вожатые, примчались так же все девочки пятого отряда.
Скрюченного Гниломёдова, как он был, перенесли на кровать, заботливо укрыли одеялом и дали ему выпить колы. Гниломёдов начал постепенно приходить в себя. Потребовал ещё колы. Ему дали. Он выпил и попросил ещё. Выпил все два литра, всё, что было в бутылке, и облизнулся. Со всех сторон на него посыпались вопросы. Сначала Гниломёдов молчал, испуганно поводя глазами, затем начал отвечать, невпопад и сильно заикаясь, чего раньше за ним не замечалось.
Он рассказал, что ночью полез в форточку, чтобы поправить нитки с грибами и увидел женщину с лошадиной головой. Она стояла прямо напротив окна. Постояв немного, женщина ему кивнула и злобно заржала. Гниломёдов сказал, что ему сразу стало нехорошо, и он от страха спрятался за дверью, где и простоял в оцепенении до этой минуты, боясь даже нос наружу высунуть.
— Может, тебе всё это приснилось? — спросил Боря Андреич недоверчиво.
Но Гниломёдов энергично замотал головой и сказал, что хочет пить. Пить ему больше не дали и предложили пойти в санчасть. Гниломёдов категорически отказался от медицинской помощи и заявил, что абсолютно здоров. Врачей он боялся больше привидений.
Услышав о новом появлении призрака, девочки заохали и заахали, окружили Гниломёдова плотным кольцом и стали выпытывать подробности.
Гниломёдов, сделавшийся героем дня, принял важный вид и стал рассказывать заново. При этом история на ходу обрастала совершенно фантастическими подробностями, которые Гниломёдов придумывал на ходу, чтобы поразить воображение слушателей. Помимо женщины с лошадиной головой в рассказе, неизвестно откуда, появилась чёрная летающая рука, пять или шесть мертвецов с клыками, горящий крест и Фредди Крюгер. Дальше Гниломёдов вообще понёс такую околесицу, что вожатые послушали-послушали и, так ничего не поняв, разошлись качая головами. Девочки слушали Гниломёдова ещё некоторое время, но затем замахали на него руками, обозвали его вруном и тоже покинули палату. Гниломёдов, не видя должного интереса к своей истории у тех, кто остался, резво вскочил с кровати, выбежал на улицу и припустился к корпусу шестого отряда. Ему понравилось быть в центре внимания, и он решил найти себе аудиторию в других отрядах.
— Думаешь, врёт? — спросил Юрик у Ромы, когда они выходили на улицу.
— Нет. Он что-то видел! — уверенно сказал Рома.
Широко улыбаясь, Гниломёдов шествовал по боковой дорожке по направлению к клубу. Он был вполне доволен собой. За это время он посетил почти все отряды в “Колоске” (за исключением первого, где были одни малявки), и везде он рассказал страшную историю про свою встречу с женщиной-призраком. Конечно, некоторые позволили себе усомниться в правдивости его рассказа, но большинство поверило ему. Его слушали очень внимательно. И что особенно понравилось Гниломёдову, многие восхищались его мужеством.
Теперь же он спешил на репетицию закрытия смены. Там он должен был помогать дяде Мите крутить фильм на проекторе и включать звук. На полпути дорогу ему преградили Рома и Юрик. Юрик елейным голосом сказал:
— Серёжа, ты куда это идёшь?
Гниломёдов не забыл ещё сигареты с сюрпризом. Нахмурив брови, он ответил:
— Отстаньте от меня, дураки!
— Это кто дураки?! — Юрик не выносил оскорблений.
— Подожди, — Рома остановил друга и обратился к Гниломёдову, стараясь тоном и выражением лица расположить его к себе. — Серёжа, понимаешь, нам очень нужно узнать про то привидение с лошадиной головой, которое ты видел.
— Ничего я вам не скажу! — Гниломёдов насупился ещё сильнее.
— Да что с ним беседовать! — сказал Юрик. — Двинуть ему пару раз!
— Не надо! — отрезал Рома. — Из него вообще тогда ничего не вытянешь. Серёжа, пожалуйста, расскажи. Нам очень нужно!
Гниломёдов был обижен, но не на столько, чтобы утратить здравый смысл. Он немного подумал, а после осторожно спросил:
— Я вам расскажу, а вы мне что?
— А что ты хочешь? — поинтересовался Рома.
— Ножик, — тихо, боясь последствий, произнёс Гниломёдов.
У Юрика округлились глаза:
— Мой ножик!! Да я тебе сейчас!!!
Но Рома опять остановил друга и спас Гниломёдова от расправы. Он тихо сказал Юрику:
— Отдай.
— Как отдать?! Как отдать?! Там же пять лезвий и маленькая лупа! В нём шило даже есть!
— Всё равно отдай.
— Легко тебе говорить, он не твой!
— Был бы у меня такой же, я бы тоже отдал! — заверил Рома Юрика.
— Ты такой добрый, потому что у тебя ножа нет.
— Хорошо, — сказал Рома. — Это моё дело. Ты не обязан мне помогать.
Юрик тяжело вздохнул и полез в карман.
— Подавись! — Юрик бросил ножик на землю под ноги Гниломёдова. — И смотри, мне его никогда не показывай! Вытащишь при мне, отберу!
Гниломёдов поднял ножик, любовно обтёр его рукавом, сунул в карман и приготовился отвечать на любые вопросы.

15

— Вот здесь она стояла, — сказал Гниломёдов. Он, сопровождаемый Юриком и Ромой, подошёл к пятому корпусу. — Вот здесь, — Гниломёдов остановился.
— Какая она из себя-то?
Гниломёдов задумался.
— Страшная она.
— Опиши её, — попросил Рома.
— Страшная она была очень, — повторил Гниломёдов.
Тут Юрик не выдержал:
— Тебе, жмоту, ножик швейцарский дали! Ты за него должен нам целый день здесь говорить, не останавливаясь! И не ври, смотри, а то пожалеешь!
— Сейчас, сейчас, — засуетился Гниломёдов. Он нервно почесал затылок. — Ну… платье было у неё… белое такое. Ну… морда большая, и зубы видны. Вроде бы она улыбается, типа того. Потом грива у неё была, волосы, значит, чёрные. И всё. Но очень страшно!
Юрик зло посмотрел на Гниломёдова.
— Мало! — отчеканил он. — За пять лезвий, мало!
— А что она делала? — спросил Рома.
— Я вылез, вижу, она стоит. Я испугался, ничего сказать не могу, а она ко мне руки свои протягивает, и вдруг как заржёт громко! Ну, я обратно в палату и за дверью спрятался.
— Мало! — не унимался Юрик. — Ты нам скажи, это привидение было?
— Конечно, — уверено проговорил Гниломёдов. — У людей таких голов не бывает.
Рома задумался.
— Где ты говоришь, она стояла?
— Вот здесь, вроде.
Рома сел на корточки и стал исследовать землю. Серого цвета песок был перемешан с высохшими еловыми иголками. Везде валялись маленькие твёрдые шишки, которыми мальчики обстреливали друг друга, когда было настроение. Тут же были набросаны скомканные цветные фантики с комочками жёваной резинки внутри. Несколько дней назад мальчики в своей палате устроили чемпионат и выщёлкивали использованную жвачку из окна, кто дальше. Едва припорошенные песком виднелись неровными буграми выступающие из земли корни деревьев, как притаившиеся толстые змеи.
— Смотри! — Рома пригнулся ещё ниже к земле.
— Что?
Юрик направился к нему.
— Осторожно!
Рома жестом остановил друга и показал на землю пальцем. Присмотревшись внимательнее, Юрик увидел след женской туфли. На месте каблука на песке отпечаталась подкова. Отпечаток был очень чёткий. На подкове видны были даже шляпки гвоздиков. Рома в страшном волнении схватил Юрика за руку и посмотрел на него блестящими глазами.
— Это её следы! Ты видишь?
Юрик недоверчиво смотрел на отпечаток.
— Откуда ты знаешь? Мне кажется, привидения вообще никаких следов оставлять не могут.
— Могут! — возразил ему Рома. — Я в книге читал. Надо скорей идти по следу. Мы теперь узнаем, где она прячется!!
Рома медленно двинулся вперёд, не отрывая взгляда от земли.
— Я нужен? — спросил скучавший в стороне Гниломёдов.
— Погоди ещё, — сказал Рома остановившись. — Ты нам ответь, она куда пошла после того, как тебя испугала?
— Ну, ты интересный! Я чуть в обморок не грохнулся от страха, а он спрашивает, куда делась! Я же не следил за ней, а сразу спрятался! И нечего смеяться, что бы вы на моём месте сделали, интересно!
— Да мы не смеёмся, — успокоил Гниломёдова Рома. – Может, ты что заметил. Краем глаза.
— Ну, разве что, когда из форточки на кровать падал…, — протянул Гниломёдов.
— Рассказывай быстро! — рявкнул на него Юрик.
— Ну, вроде бы, она повернулась и к тому корпусу пошла. Только я точно сказать не могу.
— Всё равно спасибо тебе, Серёжа.
— Свободен! — грубо добавил Юрик и поспешил вслед за Ромой, который, присев на корточки, чтобы лучше видеть землю и передвигаясь, словно какая-то диковинная лягушка, шёл по следу. — Ты думаешь, ты один книжки читаешь?! Не один такой умный! — недовольно говорил Юрик, следуя за Ромой. — Я, может быть, всего Джека Лондона у себя дома перечитал! У него, может быть, сказано, что привидения следов никаких не оставляют.
— Это почему? — Рома разговаривал с другом через плечо. Юрику это не нравилось.
— Потому что они из этого… Из дыма, вот.
— Врёшь ты всё, у Джека Лондона ничего такого нету, у него только про тех, кто золото ищет! А вот я специальную книжку читал про привидений. Там сказано, что привидение таким может сделаться, что его от человека и не отличишь. Пугать и убивать оно также может.
Надо заметить, что Рома действительно к своим годам прочитал почти всего Жюль Верна, Майн Рида, Стивенсона и ещё много чего. Однажды, отдыхая у родственников в Гурзуфе, он чуть не спалил деревянную пристройку, где спал. Ночью он зажёг свечку, чтобы почитать “Человека-невидимку”, да так и заснул с книгой в руках. Свечка упала, и огонь перекинулся на занавеску. И если бы не страдавшая бессонницей баба Таня, тут же примчавшаяся с огромным бидоном воды, которого никто в доме кроме неё поднять не мог, неизвестно, чем бы вообще всё закончилось. Часто Рома хвалился перед Юриком своей начитанностью. Но тот обычно знал, что ответить Роме. Так произошло и в этот раз. Юрик упёрся руками в бока и насмешливо проговорил:
— Да ты даже на руках стоять не умеешь!
Обычно подобные высказывания очень сильно задевали Рому. Он тут же пытался продемонстрировать свою ловкость, вставал на руки и неуклюже валился на бок, а Юрик потешался над ним.
Но теперь Рома никак не ответил на провокацию. Он шел по следу женщины с лошадиной головой. У корпуса она стояла недолго, сделал вывод Рома, потому как натоптала она под окнами не сильно. Дальше, судя по отпечаткам туфель с подковой, она направилась к стоящему рядом шестому корпусу. Возле шестого корпуса след обрывался. Привидение ступило, видимо, на асфальтовую дорожку, огибающую корпус. Рома метр за метром исследовал потрескавшийся асфальт с проросшими сквозь него пучками травы и с крошечными муравьями, в панике разбегающимися от нависшего над ними лица. Никаких следов на асфальте не осталось. Только красным мелом были нарисованы классики с кривыми цифрами внутри квадратов, да чуть в стороне, тем же мелом был неумело изображен цветок, ромашка с неровными лепестками. Рома внимательно изучил рисунки, не отвечая на вопросы Юрика, который неотступно следовал за ним. Далее Рома обошел края дорожки и обнаружил то место, где призрак с асфальта сошел на землю. След туфель с подковой привел мальчиков к санчасти, прямо под окна палаты, где лежала Ира. Под ее окном призрак, судя по глубоким, чётким отпечаткам на песке, стоял долго. От окна следы резко поворачивали налево и через несколько метров резко обрывались. Далее на песке никаких следов не было.
— Да не она это! Не может привидение никаких следов оставлять! — повторил Юрик.
— Ты не понимаешь! — учительским тоном начал Рома, поднимая голову, — Привидения бывают трех видов: твердые, жидкие и газообразные!
— Это ты в своей книжке прочитал?
— А что?! — спросил Рома с вызовом.
Юрик усмехнулся.
— Книжка, случаем, не физика называлась?
— Нет. «Потусторонний мир». Автор — Радик Андреевич Педалькин. — Рома был абсолютно серьезен. — Некоторые люди, когда умирают, они прежде, чем на небо попасть, становятся привидениями.
— Кто это некоторые?
— Которые покончили жизнь самоубийством! Или те, которые совершили какие-нибудь кровавые преступления! Таких людей высшие силы на время оставляют на земле и делают привидениями!
Юрику не нравился важный самоуверенный вид, который принимал Рома, когда сообщал что-либо известное только ему одному, но Юрик всё равно любил слушать Рому. Тот всегда рассказывал очень интересные вещи.
— А зачем их оставляют на земле? — спросил Юрик.
— Мучиться, — ответил Рома. — Они здесь ужасно мучаются и страдают.
Юрику такого ответа было достаточно. Рома же добавил:
— И они от злости, что им так нехорошо, начинают всех пугать до смерти!
— Но привидения не могут ходить! — упирался Юрик. — Они, я знаю, летают!
Рома свысока посмотрел на друга и сказал тоном, не терпящим возражений:
— Объясняю тебе по науке, они трех видов бывают! Если газообразные, так они, правильно, летают. А если перешло привидение по своему желанию в твердое состояние, так оно и ходить может и сигареты курить, и на лошадях ездить, и все, что хочешь! Вот смотри, оно от нашего корпуса шло, потом надоело ему, оно взяло и фьють, улетело!
— А жидкие как же? В медуз они превращаются что ли? — насмешливо спросил Юрик.
— Почему в медуз? В русалок, в водяных! Вот ты чувствовал, когда в пруду купаешься, что-то будто к твоим ногам прикасается, чувствовал?
— Ну, чувствовал, — ответил Юрик, подумав. — Так это и рыбы могли быть.
— Какие рыбы!? О чем ты?! Это же русалки тебя утопить хотят!
Юрику стало не по себе.
— Ты это точно знаешь? — спросил он Рому.
— Конечно! Про это в книге тоже написано. Ой, смотри!
Рома указал в сторону пальцем. Там, за кустом шиповника (естественно, без ягод), стоял дядя Митя. Видно было, что он хотел остаться незамеченным и выглядывал из-за ветвей. Когда он увидел направленный на него палец, он тут же развернулся и быстро зашагал в сторону клуба. Рома тут же кинулся его догонять.
— Он что-то знает! Он точно что-то видел! — бросил он Юрику на ходу.
Мальчики догнали дядю Митю, и пошли рядом с ним. Зав по хозяйству только покосился на них и прибавил шагу.
— Дядя Митя, скажите, вы, когда на рыбалку утром шли, вы ничего странного не заметили?
— И страшного тоже? — добавил Юрик.
Дядя Митя на ходу замотал блестящей, как биллиардный шар, головой:
— Ничего не слышу, дети, говорите громче!
— Вы, правда, ничего не видели?! — напрягшись, проорал Рома.
— Обидели? — переспросил дядя Митя. — Раз обидели кого-то, пойдите прощения попросите, а мне с вами разбираться некогда. На мне одном весь клуб с хозяйством, да и проектор не крутит совсем…
Дядя Митя прибавил шагу и с неожиданной резвостью скакнул на крыльцо клуба и скрылся в дверях.
— Ты заметил, как он глаза прятал? — быстро заговорил Рома.
— Нет, — ответил Юрик. — Я сзади бежал.
В эту минуту на крыльце появился Северянинов. Юрик окликнул его. Северянинов перевел на друзей свой спокойный взгляд.
— Эй, вы где были? — спросил он своим ровным голосом. — Я вас везде ищу. Всех на линейку строиться позвали, там какие-то люди из деревни пришли. Говорят, у них лошадь украли.

16

Капитан пришел в лагерь в коричневом, наглухо застегнутом пиджаке, из-под которого выглядывали фрагменты зимней тельняшки с начёсом. С ним был его сын Федя. Внешне Федя совершенно не был похож на отца. Высокий, бледный и сонный. Год назад он окончил школу, и жить не мог без жаренных в соли семечек. Отец и сын обошли весь лагерь и отыскали кабинет директора. Прежде чем зайти внутрь, Капитан ударил Федю по руке, так что все семечки просыпались на землю.
К Каролине Львовне Капитан подступил, широко и грустно улыбаясь. Прямо с порога начал рассказывать жалостливую историю о том, как он жил не тужил, и все в деревне его уважали, но вдруг появились хулиганы из лагеря, забрались к нему во двор, угнали лошадь, а у его сына украли абсолютно новый велосипед. Почему он думает, что дети эти были из лагеря, поинтересовалась Каролина Львовна. Капитан ответил, что обязательно из лагеря, что только сорванцы из лагеря могли с ним так поступить, поскольку, деревенские дети его уважают. Также он добавил, что брошенную лошадь и велосипед, вернее, лошадь, которая волочила привязанный к ней велосипед, он обнаружил недалеко от «Колоска».
Чего же он хочет, спросила Каролина Львовна. Справедливости, ответил ей Капитан. Требовать компенсацию за сломанный велосипед и загнанную лошадь он не станет. Он всего лишь хочет, чтобы те, кто это сделал, попросили у него прощения.
— Вы только за этим и пришли? — не поверила Каролина Львовна.
— Именно за этим! — Капитан улыбнулся ещё шире, обнажив острые, как у волка, клыки. – А если это ваши, я с их родителями разбираться буду.
Кровожадная улыбка застыла на лице Капитана.

По приказу директора лагеря все отряды собрались на асфальтовой площадке. Радио временно выключили. Дети, которых в неурочный час оторвали от своих дел и развлечений, возмущались, строясь в две шеренги. Каролина Львовна стояла в стороне в обществе Капитана и его сына Феди. Капитан уже не улыбался, а недобрым взглядом обводил все собрание. Федя, не желая больше получать по рукам, засунул незаметно большую горсть семечек в рот и там же, во рту, пытался отделить шелуху. Щеки его ходили буграми, а сам Федя громко сопел. Боря Андреич пересчитал свой отряд и не досчитался двух человек. Северянинов отсутствующим голосом сказал, что Черкизов и Ясный задержались в клубе и будут с минуты на минуту.
Тем временем Капитан начал свой обход. Он двигался вдоль строя и пристально заглядывал каждому в глаза. Идущий за ним Федя, устав ворочать языком, решил жевать семечки вместе с шелухой. Этим можно было объяснить кислое выражение его лица. Сзади, тяжело вздыхая, ковыляла Каролина Львовна.
— Мы пришли, мы здесь! — окликнул кто-то Борю Андреича, стоящего во главе пятого отряда. Боря Андреич обернулся и открыл от удивления рот. Перед ним стояли Рома и Юрик. Вид у них был, мягко сказать, необычный. Оба были наряжены в театральные костюмы. На Роме был костюм Красной Шапочки, оставшийся с прошлогоднего спектакля. Рома был похож на пухлую, капризную девочку. Тугая резинка красной шапочки врезалась в кожу и сделала Роме двойной подбородок. Юрик нарядился снежинкой. Смуглый цвет его кожи резко выделялся на фоне белого коротенького платья. К черный волосам Юрика был пришпилен кусок мятого, белого тюля. Снежинка получилась наглая и боевая. В руке она держала волшебную снежинкину палочку. Судя по виду, Снежинка была готова дать отпор любому, используя ту самую волшебную палочку.
— Вы чего это вырядились? — возмутился Боря Андреич.
— Мы репетировали, — смотря на вожатого невинными глазами, проговорил Рома.
Боря Андреич хотел сказать что-то строгое, но заметил, что к его отряду приближается процессия вместе с Каролиной Львовной. Боря Андреич расправил плечи и замер, словно Каролина Львовна была офицер.
«Красная Шапочка» опустила глаза вниз, стараясь не смотреть на проходящего мимо Капитана. «Снежинка», наоборот, высоко и гордо подняла голову. Капитан задержался возле переодетых друзей. «Всё, узнал», — подумал Рома, придумавший этот маскарад. Но Капитан неожиданно расплылся в улыбке.
— Симпатичные девочки! — сказал он, потрепал по голове готовую упасть в обморок «Красную Шапочку» и продолжил свой путь вдоль строя. За ним последовали угрюмый, сонный Федя и Каролина Львовна, тяжело опирающаяся на палку.
Обойдя весь строй, и так и не опознав похитителей, Капитан взорвался и начал громко кричать и ругаться неприличными словами. Он грозился вызвать милицию. Каролина Львовна приказала увести детей с площадки, а Капитан орал вслед расходящимся отрядам, что он приведет милицию в этот нехороший лагерь и она-то во всем разберется и найдет-таки воров.

В темном углу за кулисами клуба друзья снимали свои костюмы. Рома сказал Юрику:
— Я решил каждую ночь возле санчасти дежурить. Не знаю почему, но Ирку это привидение преследует. Видел следы возле её окна? Может, оно Ирку украсть хотело, кто знает. Я сегодня ночью пойду…
Рома сделал паузу, ожидая услышать от Юрика «Я с тобой», но ничего подобного его друг в этот раз не сказал. Он с преувеличенным усердием распутывал ремешок на сандалии.
— Ты что, не пойдешь со мной? — спросил Рома Юрика.
— Не-а, — протянул тот, смотря в пол.
— Почему? — удивился Рома.
— Знаешь что… — проговорил медленно Юрик, видно было, что слова эти даются ему нелегко. — Знаешь что, ты только не обижайся на меня. И ты не подумай, что я трус или испугался, просто не хочется мне, чтобы меня из лагеря поперли. Ты вот, если тебя засекут и выгонят, к примеру, тебя папочка с мамочкой в Гурзуф отправят отдыхать, фрукты будешь кушать. А меня если выгонят, мне ничего хорошего не светит. У меня дома дед один. Он меня точно никуда не отправит. Будет только мне каждый день мозги полоскать.
Рома до конца ещё не мог поверить, что Юрик отказался ему помогать.
— Подожди, ты со мной не пойдешь?
Юрик виновато пожал плечами.
— Понимаешь, — сказал он. — У меня дед такой чокнутый, это что-то! Он масло подсолнечное для здоровья стаканами пьёт, представляешь?! И всегда чего-нибудь чинит. И меня вечно заставляет какую-нибудь отвертку держать, хоть эта отвертка ему и не нужна совсем! А ещё он…
Рома перебил его:
— Последний раз спрашиваю, пойдёшь со мной?
Юрик ничего не ответил.
— Раз так, конец нашей дружбе! — сказал Рома зло. После этого он повернулся и, с трудом отодвигая пыльные кулисы, пошел к выходу. Юрик не окликнул его. Он тяжело вздохнул и сел на корточки, чтобы снять вторую сандалию.

Выйдя из клуба, Рома решительно направился в сторону санчасти. Он был в ярости. «А ещё друг называется! Предатель! — шептал он сквозь зубы. — Без него обойдусь! Сам всё сделаю! Очень хотелось за собой его везде таскать! Даже разговаривать с ним больше не буду! В столовой от него отсяду! На другую кровать перелягу, заберу у него свои челюсти вампира и майку «френки гоус то голливуд»!
Рома постучал в окно санчасти. Он хотел предупредить Иру о грозящей ей опасности. Ира осторожно выглянула из-за одеяла, затем отодвинула его в сторону и открыла окно. Рома не дал ей сказать ни слова. Он начал быстро-быстро говорить, чтобы она была осторожнее, что привидение почему-то ей заинтересовалось, и что лично он сделает всё возможное, чтобы с ней ничего не случилось.
— Мне всё равно, — спокойно ответила Ира. — За мной скоро мама приедет. И ты лучше ночью сюда не приходи!
— Почему? Я ничего не боюсь! — произнес Рома гордо и храбро.
— Это ты сейчас так говоришь, потому что день и потому что ты её ещё не видел. А увидишь, по-другому запоёшь!
Рома шмыгнул носом и сказал:
— Слушай, не уезжай, пожалуйста, не надо.
— Надо, — закончила Ира разговор. И добавила перед тем, как захлопнуть окно:
— Чего это за панамка на тебе?
Рома потрогал себя за голову и понял, что развязать красную шапочку он развязал, а снять её, со всеми этими переживаниями, забыл.
— Да там… — махнул Рома рукой. — Репетировали мы.

На обеде Рома, как и обещал сам себе, пересел за другой столик к Шаршуеву и Гниломёдову. Шаршуев и Гниломёдов весь обед ругались между собой. Казалось бы, им нечего было делить. Оба они были маленького роста, хилые, и всегда служили объектом для насмешек. По идее, лучше бы им было объединиться и противостоять миру вместе, но этого не происходило. Шаршуев и Гниломёдов не любили друг друга ещё сильнее, чем своих обидчиков и не упускали момента чувствительно поддеть друг дружку.
Рома ковырял вилкой в холодных макаронах, краем уха слушал, как Шаршуев говорит Гниломёдову, что у него есть брат, который Гниломёдова может зашибить одним пальцем. Гниломёдов горячо возражал, и вспоминал какого-то своего дядю, чемпиона мира по боксу, от одного удара которого Шаршуев улетит далеко и надолго. Роме было всё равно, о чём они говорят. У него даже аппетита не было. Что говорило о крайне тяжёлом расположении духа. Незаметно Рома наблюдал за Юриком, который сидел через три стола от него. Вид у Юрика был самый беспечный. Он, улыбаясь, беседовал со здоровяком Камашко и к тому же дружески похлопывал того по плечу. На Рому Юрик не взглянул ни разу.
«Хорошо же, — сказал Рома про себя, (он на самом деле ждал, что Юрик подойдёт к нему мириться), — хорошо же, ты ещё пожалеешь!»

После обеда по всему лагерю объявили конкурс художников. Рисунки следовало сносить туда, где проводились линейки, и раскладывать прямо на асфальте. Перед самым ужином работы должно было оценить жюри во главе с Каролиной Львовной. На ужине должен быть назван победитель. Автору лучшего рисунка обещали вручить ценный приз. С тремя листами ватмана, пачкой фломастеров и боевым настроением Рома пришёл к старым каруселям. Он был совершенно уверен, что рисует лучше всех в лагере, и собирался победить. Правда, Рома ещё не знал, что он будет рисовать. Усевшись на расшатанные карусели, он стал медленно кружиться, разглядывая белый лист у себя на коленях.
Сначала Рома собирался нарисовать то, что выходило у него лучше прочего. Машины! Гоночные машины, которых нет в природе. Рома собрался уже было изобразить колёса с хитрым протектором, (он всегда начинал рисовать машины с колёс), как вдруг чёрный фломастер замер над белым листом, затем коснулся его и стал быстро выводить контур лошадиной головы, всклокоченную гриву и оскаленные зубы. Рома рисовал помимо своей воли. Он рисовал то, что последнее время чаще всего занимало его воображение. Рома рисовал почти вслепую, словно кто-то водил его рукой.
Он быстро закончил, отвёл лист в сторону и внимательно посмотрел на него. Изображение вышло действительно страшным. Одинокая чёрная фигура располагалась в центре листа. Рома смотрел на неё и чувствовал, что мурашки бегут у него по телу. Он отложил рисунок в сторону картинкой вниз. Рома задержал в себе воздух и огляделся по сторонам. Всё было тихо и спокойно. В жарких солнечных лучах, падающих на неподвижные сосны, мелкими снежинками кружилась пыль.
Рома собрал фломастеры, затем посидел немного, подождал Юрика. Рома думал, если Юрик появится на их месте, они обязательно должны будут помириться. То есть это будет как бы случайная встреча. Они сначала отведут глаза в стороны, будто бы вовсе не заметили друг друга. Затем Юрик медленно подойдёт и тоже сядет на старые карусели. Отталкиваясь ногами от земли, каждый на своём краю, затем они спрыгнут с несущихся каруселей и примутся в шутку толкаться, что будет означать, что они окончательно помирились. Обычно так и было. Поссорившись, они, не выдержав одиночества, почти одновременно приходили сюда мириться. А в этот раз, подумал Рома, он пришёл, а Юрик нет. Значит, их ссора — это не шутки.
Рома подождал ещё чуть-чуть, после чего встал и поплёлся в лагерь. Настроение было, хуже некуда.

17

Рома подходил к месту проведения конкурса. Громко играла музыка. Это была какая-то неизвестная Роме старая песня, где певец быстро повторял одну фразу «Я рисую, я тебя рисую…». Приближаясь к площадке, Рома увидел, что почти вся она покрыта белыми листами. Вокруг площадки толпились дети. Дети ходили между листами и разглядывали рисунки. Рому удивила непривычная тишина. Обычно, когда дети собирались вместе, они принимались говорить одновременно, словно старались переговорить друг дружку. Но теперь дети молчали, ходили с серьёзными лицами, как взрослые. Рома издалека наметил себе незанятый кусок асфальта. Оказавшись возле него, он сразу положил на свободное место свой рисунок и прижал его двумя камешками, чтобы не улетел. После чего Рома принялся разглядывать рисунки своих конкурентов и через некоторое время он понял причину тишины.
Стало понятно, почему те, кто пришёл на конкурс, ходили в некоторой растерянности. На всех без исключения рисунках была изображена женщина с лошадиной головой. Это было невероятно, но Рома убедился в этом лично. Поскольку участники конкурса не могли сговориться между собой, выходит, каждый художник написал то, что хотел, то, о чём думал, то, что больше всего занимало его воображение.
«Господи, весь лагерь её боится, — с ужасом подумал Рома, — кошмар какой».
Работы, лежащие на асфальте, были нарисованы разными красками, фломастерами и карандашами. Рисунки мальчиков легко узнавались. Они содержали обилие шокирующих деталей. Здесь были отрезанные руки и ноги, потоки крови, черепа и кости. На рисунках у мальчиков женщина с лошадиной головой чаще всего стояла на кладбище среди крестов и трупов с кривой косой в руках. Один мальчик изобразил привидение в образе нациста. На женщине была кожаная с молниями куртка, каска со свастикой и надписью «Скинхэд», а в руках она держала чёрный автомат. К тому же из лошадиной головы вылетал пузырь, внутри которого было написано «Хайль Гитлер». Художник наградил своего персонажа всеми отрицательными чертами, которые только знал.
Женщины с лошадиными головами были представлены самые разнообразные, исполненные в разных художественных техниках. Была даже одна составленная из разноцветных квадратиков и треугольников.
Легко было узнать рисунки девочек. Привидение на них выходило довольно симпатичным и даже кокетливым. Оно гуляло по зелёным лужайкам с цветочком в руке. Вид у привидения был беззаботный, оно улыбалось. Вообще рисунки девочек содержали в себе огромное количество красивых завитков, улыбающихся солнышек и порхающих бабочек. Мальчики себе такого никогда не позволили бы.
Жюри — несколько вожатых и Каролина Львовна, сгорбленная в три погибели и смотрящая на всех исподлобья, вышли на площадку и стали продвигаться вдоль разложенных рисунков, что-то записывая себе в блокноты. По мере того, как они разглядывали работы детей, выражение их лиц становилось удивлённым. Они на ходу начали тревожно переговариваться между собой. Рома стоял возле своего рисунка и ждал, когда жюри приблизится к нему. Внезапно, не дождавшись оценки, он схватил свой рисунок с асфальта и быстро зашагал по направлению к лесу. Там, зайдя за одну из сосен, он принялся рвать свой рисунок на мелкие кусочки. Делал он это с особенной злостью, словно, разрывая бумагу, он уничтожал сам призрак, а заодно и свой страх. Клочки белой бумаги полетели в листья папоротника, а Рома вернулся на площадку.
Там уже выключили музыку. Каролина Львовна приказала детям немедленно разобрать свои рисунки и теперь отчитывала их. В полной тишине звучал её не слишком приятный голос:
— Компьютерами увлекаетесь разными, в видеоигры играете, а верите в сказки и всякие глупости! Один бестолковый кто-нибудь чушь сочинил и всем остальным рассказал! А вы и уши развесили! Если вам сейчас скажут, что динозавры в пруду водятся, вы тоже поверите?! Или что тигры сибирские у нас в лесу поселились?! Вы что их тоже бояться будете?! Нет на свете никаких лошадей с головами, или как их там? Нету! Мы же для вас все условия здесь создали! И питание, фрукты два раза в день и развлечения, увеселения! Специалисты в клубе работают, пять секций по интересам! Нет же, им там не интересно! Им бы собраться где-нибудь и шу-шу-шу, стращать друг дружку! Ещё раз про эти все страшилки ваши услышу, буду наказывать строго и без разбора! Так и другим передайте! Понятно я говорю?!
Перед отбоем Рома собирался подойти к Юрику и строгим тоном приказать тому перелечь на другую кровать, но, зайдя в палату, он увидел, что Юрик уже сам перекладывает свой матрас на свободную кровать возле входа в палату.
В глубине души Рома рассчитывал, конечно, начать разговор с кровати, а потом свести его к выяснению отношений и к примирению. Но теперь, увидев, что друг нарочно не замечает его, он совсем расстроился.

18

Лёжа в кровати, Рома никак не мог успокоиться. Он вертелся в кровати, поворачиваясь то на один, то на другой бок. Ему казалось, что вся простыня посыпана сухими колючими хлебными крошками. И как бы энергично он их не стряхивал, крошки всё равно оставались на месте, никуда не пропадали. Постепенно Рома будто бы начал куда-то проваливаться. В какую-то темноту с неяркими белыми вспышками. «Спать нельзя, нельзя спать», — шептал он сам себе.
Рома стал щипать себя за руку. Сначала было больно, но потому почему-то боль прошла. Руки стали тяжёлыми и больше не слушались. Веки захлопнулись сами собою. В ушах зазвенел какой-то далёкий звоночек. Внезапно звонок затих, и неизвестно откуда прилетела огромных размеров посылочная коробка, из которой вылезли Юрик и Гниломёдов и стали энергично жать друг другу руки. После чего Рома увидел себя со стороны. Он тонул в море взбитого крема, в котором, кроме него, плавали мандарины. Он звал на помощь, барахтаясь в тягучей белой массе. И в самый последний момент длинный пастух протянул ему свой плетёный кнут. Рома вцепился в него из последних сил. Но кнут в Роминых руках превратился в конский хвост. Хвост оказался скользким. Пальцы заскользили по нему, и Рома сорвался и снова оказался по горло в креме. Тут он увидел, как на него по кремовым волнам плывёт толстая, как бревно, сигарета с желтым фильтром. Рома ухватился за неё и с облегчением вздохнул, но внезапно раздался оглушительный хлопок, и сигарета разорвалась на мелкие кусочки. И он вместе с этими мелкими кусочками стал падать в бездонный колодец. «Сюрприз! Сюрприз! Сюрприз!» — захохотали злые голоса.
«Я заснул», — с ужасом подумал Рома, и невероятным усилием воли заставил себя открыть глаза.
В палате было темно и тихо. Мальчики сопели на своих кроватях. «Сколько же я проспал, — подумал Рома про себя, — часа два?»
— Три, — сказал кто-то громко у него за спиной.
Рома дёрнулся от испуга и резко обернулся. Камашко, лежащий на следующей по проходу кровати, разговаривал во сне.
— Три плюс три равно пять, — шевелил губами спящий Камашко. — Пять плюс пять — три, три плюс три — пять, пять плюс пять — три…
«Двоечник!» — подумал Рома и начал одеваться.
Шагнув на подоконник, через, свернувшегося калачиком Гниломёдова, Рома с трудом удержал равновесие, после чего он несколько раз дёрнул за ручку. Окно не открывалось. Приглядевшись внимательно, Рома увидел внизу рамы несколько толстых, не до конца забитых гвоздей. Это была работа Бори Андреича.
Рома слез с подоконника и направился к выходу из палаты. Дверь была раскрыта настежь. Рома вышел в коридор, сделал по нему несколько шагов и застыл на месте.
В конце коридора, поперек входной двери на раскладушке спал Боря Андреич. Он, видно, решил своим телом преградить дорогу тем, кто покидает корпус после отбоя. Рома тихонечко подёргал окно в коридоре. Оно тоже было забито. Это означало, что ночное путешествие закончилось. Другого выхода из корпуса не существовало. Можно было со спокойным сердцем возвращаться в палату и отходить ко сну, уткнувшись носом в подушку с казенной печатью.
Но Рома медлил, вглядываясь в раскинувшуюся на раскладушке фигуру вожатого. В тишине Рома слышал, как стучит его собственное сердце. Где-то в районе живота и не очень часто. Он принял решение, медленно опустился на крашеный пол и пополз по-пластунски, намереваясь пробраться к выходу под раскладушкой. Ползти бесшумно было ужасно сложно. Колени и локти стучали о деревянные половицы. И страшно хотелось чихнуть.
Вот уже совсем близко большая белая рука Бори Андреича, свесившаяся с раскладушки. Рома нырнул под руку вожатого и совсем вжался в пол, пробираясь под материей, провисшей от тяжести спящего тела.
Внезапно Боря Андреич, бормоча какую-то невнятицу, перевернулся на другой бок, пружины ещё более растянулись, материя ещё больше провисла, и вожатый всей своей массой придавил Рому к досчатому полу.
Прошло несколько минут. Рома старался почти не дышать и не подавать никаких признаков жизни. Боря Андреич над ним преспокойно почивал. Да ещё к тому же, кажется, воевал во сне, потому что сделал два раза губами «бух» (Рома при этом чуть не умер). Наконец Боря Андреич всё-таки решил поменять положение. Рома не пропустил этого момента и, подтянувшись на руках, выбрался на свободу.

Оказавшись на воздухе, Рома вспомнил про желание чихнуть, но, каким-то чудесным образом, нос его перестал чесаться. Вот, всегда так бывает, подумал Рома, когда можно, то уже не хочется. Рома огляделся вокруг.
Кроны чёрных деревьев качались под холодным ветром. Рома поёжился и двинулся вперёд. Раньше он не мог представить себе, как это люди от страха падают в обморок. Но, кажется, теперь он сам был готов, в случае чего, грохнуться на землю. Повалюсь, отползу под кустик, свернусь калачиком, глаза закрою, так до утра и пролежу, подумал Рома, авось, привидение и не заметит.
Сжимая в ладони алюминиевый крестик, Рома приблизился к корпусу санчасти. Причудливые тени плавали по стенам. Рома встал на стражу прямо под окном Ириной палаты. Звуков, доносившихся из глубины ночного леса, стало ещё больше. Было тут и жуткое замогильное уханье, и визгливые скрипы, (так, должно быть скрипит крышка гроба, когда её открывает оживший мертвец) то там, то здесь трещали сучья. Мерещилось, что дружная компания безобразных монстров, передвигаясь от дерева к дереву, постепенно окружает его.
Рома попытался припомнить что-нибудь забавное, какой-то анекдот, а вспомнил вдруг, что, по преданию, у Женщины с лошадиной головой был ещё сын. Будет очень нехорошо, подумал он, тоскливо озираясь вокруг, если я на него похож.

Прошло немного времени. Рома начал привыкать к темноте. Он сел на землю, прислонившись к стене санчасти. За его спиной, с тихим шелестом, осыпалась штукатурка. Непонятно, почему, но от этого звука Роме сразу стало спокойнее. Он даже вспомнил забавную историю. О том, как Гниломёдов потерял в пруду трусы. Трусы были очень модные. Чёрные с большим жёлтым знаком Бэтмена сзади. Гниломёдов утверждал, что это плавки, хотя они почти прикрывали ему колени. Обычно, во время купания, по команде вожатых, они небольшими группами входили в воду, а потом, по команде же и выходили. В тот раз Боря Андреич громко рявкнул, первая группа уже выбралась на берег, а Гниломёдов всё стоял по пояс в воде.
Боря Андреич надорвал голос выкрикивая команды, но Гниломёдов на берег не выходил. Тогда Боря Андреич решительно снял с себя тельняшку, и весь отряд ахнул. На плече у вожатого красовалась замечательная цветная наколка: голова индейца, украшенная разноцветными перьями, с надписью «Я служу в десанте!»
Боря Андреич, прикрывая наколку рукой, зашёл по пояс в воду и приблизился к посиневшему от холода Гниломёдову. Тот принялся что-то быстро шептать вожатому на ухо. На лице Бори Андреича появилось недоумение. Он что-то переспросил Гниломёдова, затем вышел на берег, поднял полотенце, лежащее на песке и зашёл обратно в воду. Обернув полотенцем дрожащего Гниломёдова, он вытащил его на берег. На берегу подмокшее полотенце нечаянно свалилось с Гниломёдова, что вызвало невероятно бурную реакцию среди пятого отряда. Здоровяк Камашко даже закричал «Ура!». А модные трусы утонули. Попытки их найти ни к чему не привели. Гниломёдов очень расстраивался.
Это происшествие весело обсуждали всем отрядом ещё нескольких дней.
А потерявший трусы и опозоренный Гниломёдов с тех пор часто приходил к пруду. Он стоял, пристально всматриваясь в покрытую рябью воду, и вздыхал шумно и тяжело. А Рома и Юрик подкрадывались к нему сзади и начинали громко кричать: Смотри, смотри, трусы плывут!!

Вспоминая всё это, Рома, сидя в темноте, под окнами санчасти, улыбнулся. Вдруг в нескольких метрах от него затрещали сучья. До этого момента Рома не понимал, что это значит, когда говорят, «душа ушла в пятки». Но теперь он понял. У него самого душа ушла в пятки, а, именно, в правую пятку. Рома это остро почувствовал. Даже стучать сердце стало там, в правой пятке. Рома вжался в стену. Во рту стало сухо. Хруст приближался. Как будто кто-то беспощадно ломал пучки вермишели. Вглядевшись, Рома к ужасу своему различил женскую фигуру с большой головой двигающуюся прямо на него. Всё задрожало у Ромы перед глазами: небо с редкими звёздами, верхушки сосен и чёрный, приближающийся силуэт. Почти уже лишаясь чувств, Рома услышал:

Я пришла сюда, бездельница,
Всё равно мне, где скучать!
На пригорке дремлет мельница.
Годы можно здесь молчать…

Мерчанская! — понял Рома, и ещё сильнее вжался в стену. Дина прошла в метре от него. То, что Рома в темноте принял за лошадиную голову, была любимая шляпа вожатой, с широкими полями, заворачивающимися в трубочки спереди. Дина, обмахивая себя веером, и нараспев декламируя стихи, углубилась в лес.
Рома медленно встал на ноги, смотря ей вслед. Он подумал, что, хорошо было бы проследить за Мерчанской, и выяснить, куда она направляется. Рома сделал даже два нерешительных шага, но после остановился. Он сообразил, что если он уйдёт, Иру некому будет охранять. Нет, он останется на своём посту до самого утра! Рома почувствовал в себе невероятную уверенность. Он будет смелым! Никакая лошадиная голова его не испугает, если он этого сам не захочет. Ведь, когда он жил дома, он отучил себя бояться второго этажа.
Это было прошлой весной, ещё до поездки в лагерь «Колосок». Однажды Рома спускался по лестнице своего подъезда. С восьмого этажа на первый. Он торопился, чтобы успеть к началу занимательной дворовой игры под названием «Встал в позу — получи дозу», и поэтому спускался бегом. Весело перепрыгивал через ступеньки. Пересекая лестничную площадку второго этажа, он увидел красную крышку от гроба. Она стояла у квартиры номер четыре. Рома тогда напугался так сильно, что вообще перестал ходить по лестнице. Спускался и поднимался на свой этаж только на лифте.
Более того, он начал боялся вторых этажей во всех домах. И боялся до того момента, когда в его подъезде не сломался лифт. Тогда он собрался с духом и пошёл вниз по лестнице. На втором этаже он специально задержался. И хотя его трясло крупной дрожью, он специально приблизился к месту, где раньше видел крышку гроба, и постоял там. Ничего страшного не случилось. Никто его не съел.
С тех пор Рома перестал бояться вторых этажей, разве что, немного нервничал, когда ему приходилось на них бывать.

Рома энергично ходил вперёд, назад, как часовой, под окнами санчасти. Постепенно страх пропал, и вернулась уверенность в собственных силах. Рома теперь улыбался, думая о том, какой он бесстрашный. Он принялся считать шаги, чтобы хоть чем-нибудь себя занять, но скоро сбился со счёта.
Во время очередного решительного поворота, чья-то тяжёлая рука легла ему на плечо. Рома окаменел. Смерть моя пришла, быстро подумал он, и закричал звонко и громко. Сквозь собственный крик, он услышал испуганный голос:
— Тихо ты, тихо! Это я! Я!
Обернувшись, Рома увидел взъерошенного Юрика.
Чего орёшь?
Рома расплылся в улыбке:
Испугался. А ты что здесь делаешь?
Юрик отвёл глаза. Это были муки совести.
Знаешь, — начал Юрик, — Я решил, пускай выгоняют. Наплевать
мне. А если дед заставит ключи подавать, я один способ знаю. Только он чинить чего-нибудь соберётся, я его про морской флот спрашиваю. Он сразу всё бросает и начинает меня азбуке Морзе учить. Стучишь, как дятел. Тоже неприятно, но терпеть можно!
Рома засмеялся нервным смехом – он ещё не до конца пришёл в себя. Тем не менее, ему было радостно видеть Юрика.
— Ты молодец, что пришёл! Слушай…
Рома хотел спросить друга, как тот пробрался мимо Бори Андреича, но в этот момент, ярким светом над их головами вспыхнули окна санчасти. Внутри дома заговорило сразу несколько голосов, с треском раскрылось окно. Мальчики, не сговариваясь, упали на колени и быстро-быстро, как муравьи, поползли в сторону. Софья Эриковна, разбуженная Роминым воплем, высунувшись из окна в темноту, грозно спросила, кто это кричал, и что, собственно, здесь происходит? Естественно, никто ей не ответил.
В кустах, метрах в пятидесяти от санчасти, друзья перевели дух. Сразу стали ругаться. Юрик говорил, что орать было не обязательно, Рома утверждал обратное. Короче, отношения снова наладились.
— Я Дину видел, представляешь? – Рома сделал круглые
глаза, мол, такая вот поразительная новость.
— Ну и что, — Юрик хмыкнул. – Я её сегодня тоже видел.
— Ты не понимаешь! Они мимо меня прошла! Прямо в лес!
— Ну и что, — Юрик был скептически настроен. – Погулять,
воздухом подышать.
— Ты ничего не понимаешь! – Рома в который раз поражался несообразительности друга, — Здесь дело гораздо серьёзнее! Может оказаться, что женщина с лошадиной головой – это она!
— Да ладно тебе! У Дины голова-то на лошадиную не
похожа. Разве что, чуть-чуть…
— А ты помнишь, Верочка рассказывала, как Дина учила их гадать?
— напомнил Рома, — И, к тому же, ты замечал, она всё время шепчет какие-то заклинания?
— Это она нас считает, – ответил на это Юрик. – Никак не может запомнить, сколько в отряде человек.
— Ты не понимаешь. Она колдунья! – выпалил Рома свистящим шёпотом. И сам немного испугался своего голоса.
Юрик огляделся по сторонам, наклонил к Роме голову и деловито спросил:
— С чего ты взял?
— Да разве будет нормальный человек стихи вслух читать? – Рома
вопросительно посмотрел на Юрика.
— Ты прав, – сказал Юрик, подумав немного. – Что будем делать?
— Надо её выследить! Это первое! Потом загнать её в магический круг! Это второе! Потом закидать головками чеснока! После, особенным заклинанием разрушить её колдовские чары! А если она превратится в ядовитую змею, то мы…
— Да с этим всё понятно, — отмахнулся рукой Юрик. – Я спрашиваю, как мы будем обратно в корпус возвращаться. Я, когда уходил, видел, как Боря проснулся.
Рома возмутился:
— Что ж ты мне раньше не сказал?!
— Да, какая разница?
— Он зайдёт в палату, и увидит, что нас на кроватях нет!
— Не увидит.
Тут выяснилось, что Юрик предусмотрительно сделал из вещей «куклы» и подложил их под одеяло, на своей и на Роминой кровати. Если посмотреть на кровати со стороны, можно было сказать, что в них мирно спят дети, укрывшись с головой.
— А если он проверит, под одеялом? – забеспокоился Рома.
— Пойдём скорее. Лучше об этом не думать.
Юрик потёр руками предплечья, пытаясь согреться.
— Я не пойду, — заупрямился Рома. – Мне Ирку надо охранять.
Юрик, подперев руками бока, посмотрел на друга.
— Если нас выгонят, ты вообще её больше не увидишь. А выгонят обязательно, если заметят, что нас нет. Я понятно объясняю? А потом Софья с ней, ты же сам видел.
Всё было яснее ясного.
— Пошли, — сказал Рома.
По дороге он задал Юрику вопрос:
— А ты-то как мимо Бори прошёл?
— Элементарно! Бросил ведро в угол, а сам за вешалку спрятался. Боря вскочил, как ошпаренный. По коридору спросонья начал скакать. Свет врубил, и в палату к девчонкам побежал, а я через раскладушку перескочил, и только меня и видели!
— Глупо ты поступил.
— Почему это, глупо?
— А что, умно, скажешь? – кричать было опасно, а то Рома обязательно на Юрика наорал. – Всех разбудил, и ещё идёт, улыбка до ушей. Теперь нас обязательно поймают.
— Как мне ещё выходить был? Боря Андреич вход перегородил.
— Тихо выходить. Под раскладушкой ползти. Как я.
Юрик понимал, что друг абсолютно прав, но всё равно счёл своим долгом обидеться. Шагали молча, не смотря друг на друга. Между чёрными стволами деревьев показался их корпус. Окна не горели. Друзья переглянулись и повеселели. Решили, всё обошлось. Боря Андреич лёг спать, всё успокоилось, и можно пробраться на свои места незамеченными. Но судьба решила устроить друзьям очередной неприятный сюрприз.
— Эй! – крикнул кто-то сзади.
Рома и Юрик резко обернулись. По кустам возле места, где они стояли, запрыгало пятно света – луч карманного фонарика. Листья, попавшие в световое пятно, становились чёрными, словно обугленными.
— Это кто здесь гуляет?! Вы из какого отряда?! – голос Бори Андреича крайне сложно было спутать с каким-нибудь другим. Юрик почувствовал, как у него начинает мелко-мелко дрожать нижнее веко.
Судя по хрусту сучьев, Боря Андреич решительно направился прямо к ним. Друзья резко и одновременно сорвались с места. Боря Андреич, повинуясь армейскому инстинкту, бросился в погоню.

Юрик и Рома побежали в разные стороны. Как выясниться позже, это было правильное решение. У Бори Андреича был выбор, и он, не задумываясь, рванул за тем, кто издавал больше шума. Разумеется, это был Рома.
На бегу, Боря Андреич выхватил карманную сирену шведских полицейских и громко свистнул. Рома, не сбавляя скорости, на мгновение оглянулся назад, и в этом момент врезался в сосну. Удар был беззвучным и сильным. В голове у Ромы загудело, затем блеснула длинная искра, и он потерял сознание. Отвалившись от дерева, он плашмя упал на спину, в заросли папоротника. Боря Андреич, не заметив его, побежал дальше, продолжая сигналить, и на ходу смахивая паутину с лица.
Через какое-то время вожатый остановился и прислушался.
Юрик затормозил только возле клуба. По приказу Каролины Львовны все стулья с рядов были убраны, и сложены в высокую пирамиду в самой верхней точке зрительного зала. Юрик, опираясь на колени двумя руками, длинными прыжками добрался до последнего ряда, и спрятался за кучей стульев, которая более походила на громадного, странной формы ежа. Вместо иголок у ежа были ножки стульев.
Под потолком клуба заплясал луч фонарика. Затем светлое пятно пробежало по рядам, и замелькало в тёмных углах. Юрик затаил дыхание и посмотрел в щёлку между стульями. На секунду его ослепил пляшущий луч фонарика. Боря Андреич остановился в центре зала и прислушался.
— Лучше по-хорошему выходите, – сказал он недобрым голосом.
Юрику услышал, как громко стучит его сердце. Он выдохнул остатки воздуха, и снова плотно сжал губы. Боря Андреич повернул голову в его сторону, и произнёс:
— Вам, ребят, конец пришёл.
Он думал, что там не один, а несколько человек.
Вожатый стал подниматься к сваленным в кучу стульям. Юрик инстинктивно вцепился в спинку одного из стульев, и там самым нарушил равновесие всей конструкции. Куча стала падать прямо на Борю Андреича. Он, к сожалению, понял это слишком поздно. Увернуться не было никакой возможности. Пирамида с грохотом обрушились на бывшего десантника.

Рома чувствовал, что его пальцы на руках и на ногах стали просто огромными. Мало того, они росли прямо на глазах, становились всё длиннее и толще. Он лежал в маленькой комнатке с белыми стенами, и пальцы его уткнулись в эти стены, и всё продолжали расти, заполняя собой пространство. Рома захотел пошевелить хотя бы одним пальцем, но не смог. Внезапно, стены комнаты стали темнеть и сделались совсем чёрными. Потолок превратился в звёздное небо. А на фоне неба нарисовалась взъерошенная голова Юрика.
— Вставай, вставай быстрее!
— Что?
— Хватит лежать!
Рома, пытаясь подняться, обнаружил, что ноги отказываются его слушать. Руки, шея – с ними было всё в порядке. А вот ног он не чувствовал вовсе. Словно не ему они принадлежали.
— Я ходить не могу, – сказал Рома жалобно.
— Должен, – прошипел Юрик, обхватив друга за пояс, — Должен ходить! А то, нам конец с тобой!
Рома это знал. Он вцепился в Юрика мёртвой хваткой и попробовал двинуться с места.
— Я не могу.
— Надо!
Юрик попытался взвалить Рому на себя.
— Худеть надо! – добавил он, кряхтя.
— Хочешь сказать, что я жирный? Ты? Ещё друг называется!
Юрик рванул и потащил обиженного Рому на себе. Рома старался не упасть, делал неуклюжие шаги, загребал кедами сухие иголки. Болела голова. Просто раскалывалась.
В своё время Рома пошёл записываться в хоккейную секцию. Встретил Рому улыбчивый тренер. Всё лицо тренера было усеяно мелкими шрамами. Шрамов было так много, что их хотелось немедленно сосчитать. Тренер сказал несколько слов Роминому папе наедине, затем похлопал Рому по плечу и отвёл его в раздевалку. Рому поставили на ворота, чтобы, как выразился тренер, сразу ввести его в курс дела. Через пять минут Роме прямо в лоб попала шайба. Именно в тот момент, когда он снял шлем, чтобы хорошенько почесать глаз. Удар был неожиданным, обидным, к тому же, весьма болезненным. Ощущения, после удара об дерево, были похожие.
— Слушай, посмотри, у меня шишка есть? – на ходу спросил Рома.
— Какая шишка?! Не видно ни фига! Пошли быстрее.
Легко сказать. Сейчас бы Рома сравнил свои ноги с двумя макаронинами. Согнутый в три погибели Юрик, обнаружив неожиданную силу, волочил лучшего друга на спине, обходя деревья, как горнолыжник на трассе огибает флажки.
Возле самого корпуса они упали, споткнувшись о корень. Рома всей тяжестью свалился на Юрика. Но Юрик, без единого звука, поднялся и потащил Рому дальше. Рома подумал, что Юрик вполне достоин медали за отвагу.
Внезапно в ночном воздухе раздалось лошадиное ржание. Жуткий звук прокатился где-то по вершинам деревьев, а затем стал, как бы оседать вниз, приближаться, делаться громче. Ночной кошмар был где-то рядом. И это было гораздо страшнее вожатого с искусственным носом.
Последние метры, оставшиеся до палаты мальчики, преодолели на четвереньках. Выбив дробь коленями по деревянному настилу коридора, они развили почти сверхзвуковую скорость. Едва добравшись до постелей, мальчики услышали приближающийся голос Бори Андреича. Находясь где-то недалеко от корпуса, он звал Мерчанскую. Затем тяжёлые шаги загрохотали в коридоре. Боря Андреич направлялся в их палату.
— Раздевайся, раздевайся! – зашипели Роме со всех сторон. Он и сам знал, что надо раздеться как можно быстрее. Более того, он заметил, как Юрик в панике срывает с себя майку и сбрасывает штаны.
— Раздевайся.
— Не могу.
Сил у Ромы не осталось. Он, как был, в одежде упал на кровать, сбросил «куклу» на пол, укрылся одеялом с головой, и крепко зажмурился. Будь что будет. Боря Андреич вошёл в палату и включил свет.
— Встать.
— Встать была команда!
Рома сбросил с себя одеяло и встал с кровати, не открывая глаз. Несколько секунд прошло в абсолютной тишине. Неожиданно Боря Андреич сказал ему прямо в ухо:
— Почему в одежде спим?
Рома резко открыл глаза. Сразу зажмурился от яркого света. Медленно открыл по очереди сначала правый, затем левый глаз. Щурясь, огляделся по сторонам. Мальчики стояли по стойке смирно, и испугано смотрели на него. Большое лицо Бори Андреича качалось совсем близко. Оно было красным и злым.
— Почему в одежде спим? – повторил Боря Андреич, повысив голос до максимума.
Ответа у Ромы не нашлось. Придумать что-либо он был не в состоянии. Рома снова зажмурился.
— Он болеет, – услышал вдруг Рома голос Юрика.
— Что? – Боря Андреич.
Рома отрыл глаза.
— Болеет он. Поэтому и спит в одежде. Холодно ему. Решил, согреться.
Тут все мальчики заговорили разом:
— Ага. Температура у него высокая. Знобит его. Посреди ночи встал и оделся. Не могу, говорит, замерзаю. Честное слово, так и было.
Боря Андреич обвёл взглядом своих подопечных. На него смотрели честные детские глаза.
— А почему шишка на лбу? – спросил он Рому.
— Он в темноте градусник искал, – нашёлся Юрик. – Об кеды Камашкинские споткнулся, и лбом об пол стукнулся.
— Это что, правда?
— Ага, – только и смог выдавить из себя Рома.
— Так, может, тебе в санчасть надо? – спросил Боря Андреич. По его тону нельзя было сказать, что он поверил …..
— Не, – снова заговорил Юрик. – Ему лучше. Он уже здоров. Пропотел потому что, – добавил он для правдоподобия.
— Это правда? – Боря Андреич не сводил с Ромы взгляд.
Рома энергично закивал. Хотя, подумал он в эту минуту, оказаться рядом с Иркой было бы неплохо, но это значит, что тогда он не сможет найти женщину с лошадиной головой.
— Нет, – сказал он сам себе твёрдо,
— Что, нет? – спросил Боря Андреич, который уже собрался было уходить.
— Ничего, — поспешил успокоить его Рома. – Это я так… Не вам. Мне лучше. Совсем уже хорошо, правда.
— Всем спать! – рявкнул вожатый. – Если я хотя бы один звук отсюда услышу, я вам такое устрою! Марафонский забег – пятьдесят километров по пересечённой местности с препятствиями. Всем ясно?!
Всем всё было ясно.
— Отбой!
Когда Боря Андреич вышел, приказав Роме, в случае чего, сразу его будить, Юрик переложил свой матрас на прежнее место. Они теперь снова могли разговаривать, с глазу на глаз.
— Ты слышал, как она заржала? – Юрик сделал круглые глаза.
— Я чуть не описался.
— Правда, что ли? – удивился Юрик.
— Конечно, нет. Это я так, выражаюсь, просто.
— Понятно.
— Я теперь знаю, кто такая женщина с лошадиной головой, – сказал Рома значительно.
— Кто?
— Это Дина. Видел, она в лес выходила?
— Видел.
— И я видел. Это она. Точно.
Юрик немного подумал, а потом спросил:
— А как она голову себе лошадиную приставляет.
Дверь палаты резко распахнулась.
— Кто не понял приказа? – спросил Боря Андреич.
Мальчики замолчали. Дверь снова захлопнулась. После паузы Рома совсем тихо прошептал:
— Ты меня спас. Я бы тебе медаль дал за твою дружбу. Или какой-нибудь ценный подарок. Какой бы ты хотел ценный подарок?
— Я бы хотел… — Юрик задумался. – Я бы хотел настоящего медведя Панду.
Это желание удивило Рому.
— Зачем тебе Панда?
— Не знаю. Но очень хочется.

19

Большинство людей знает, что кидаться едой – это нехорошо. Рома до определённого момента думал иначе. Он думал, что это весело. Иными словами, прикольно. Он думал так, пока ему не попали овсяной кашей прямо в лицо. Раздался бодрый чмок. Пресная, липкая овсянка залепила правый глаз, нос и щеку, и комки каши начали падать Роме на грудь. Пытаясь стряхнуть с себя кашу. Рома испачкал руки. И в этот момент Рому осенило: «Еда превращается в гадость, когда попадает тебе на одежду». «Как это, всё-таки, плохо кидаться едой! Как это неправильно и некрасиво, в конце концов!» — вот о чём подумал Рома.
В столовой шла настоящая перестрелка продуктами питания. Каша капала на головы с потолка. Мелькали в воздухе варёные яйца. Вожатые бегали и пытались схватить детей за руки. Но остановить битву было уже невозможно. Если бы дети не кричали, они бы, возможно, услышали вожатых, умоляющих мальчиков и девочек «прекратить это безобразие». Можно кричать от страха, а можно кричать от радости. А этот крик самый громкий.
Боря Андреич, возможно бы и прервал битву, но его, как назло не было на завтраке. Всё потому, что Каролина Львовна вызвала его к себе, выяснить, что за беготня случилась прошедшей ночью.
Начал продуктовую перестрелку, как ни странно, спокойный Лёша Северянинов. Не обнаружив перед собой ложки, он взял её у Гниломёдова и принялся размешивать овсянку, разглядывая кашу внимательно, словно в тарелке лежала медуза. Лёша Северянинов брезгливо поморщился, глядя на свой завтрак. В этот момент Гниломёдов заметил исчезновение своего столового прибора и схватил Северянинова за руку, требуя вернуть ложку.
— Это моё, — заныл Гниломёдов.
Северянинову, решившему уже отказаться от завтрака, ложка, в общем-то, была ни к чему. Но когда у тебя отбирают вещь, любую, даже чужую, отдавать её не хочется.
— Убери руки, — сказал Северянинов лениво и надменно, — Это моя ложка.
— Врёшь, — лицо Гниломёдова сморщилось, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. – Это моя. Я её загнул перед этим. Вон, на ручке, я согнул…
Гниломёдов потянул ложку к себе. Северянинов рванул и каша, оставшаяся в ложке взлетела в воздух и шлёпнулась на голову Камашко. Тот поначалу не понял, что произошло. Инстинктивно убрал голову в плечи, задумался на мгновение, а после медленно поднёс руку к голове. Пальцы нащупали аккуратную горку овсянки. Камашко резко покраснел, лицо его словно налилось красной краской. Он пятернёй выскреб из волос кашу и, не разобрав, кто виноват, метнул её в Шаршуева. Тщедушный Шаршуев наслаждался киселём, который категорически отказывались пить все остальные члены отряда. На лице его было написано блаженство.
Шаршуева можно было толкнуть, можно было дёрнуть его за майку и обозвать нехорошим словом. Но не дать допить ему кисель… Такого Шаршуев не прощал. С громким воплем: «Вы чего это?!», Шаршуев схватил варёное яйцо, размахнулся по-девчоночьи, и не глядя, кинул его почему-то в сторону четвёртого отряда.
Агрессивно настроенные дети из четвёртого отряда, казалось, только этого и ждали. На прошлой неделе они проиграли пятому отряду в соревновании по перетягиванию каната. Момент для мести был самый благоприятный. Загремели тарелки. Раздались звонкие крики, и еда градом посыпалась головы. Рома, быстро поняв, что трапеза под угрозой, взял со стола булку и незаметно сунул её в карман. Он успел застегнуть молнию на куртке, и успел улыбнуться, подумав о том, что ему всё-таки удастся позавтракать, где-нибудь в лесу, и тут же получил липкой кашей в лицо.
Юрик принимал самое активное участие в «продуктовой бойне». Руки его мелькали как крылья у работающей мельницы. Обернувшись к Роме, Юрик отпрянул, увидев жуткую картину. Вместо знакомой румяной физиономии на него смотрела серая, склизкая маска.
— Ром?
— Попали, видишь.
Лицо Юрика начало расплываться в улыбке.
— Только попробуй, засмейся.
Юрик стиснул зубы и нахмурил брови.
— Кто?
— Из четвёртого.
— Всё, им конец.
Юрик повернулся к столу, но тарелка с варёными яйцами была пуста. Тогда Юрик схватил тяжёлую солонку, вскочил на стул, и размахнулся, одновременно прицеливаясь.
В этот момент в столовой раздался настоящий свист Соловья Разбойника.
— Отставить!
Боря Андреич, стоял в дверном проёме. Оказалось, он и без сирены шведских полицейских свистел громко.
Оглушённые дети застыли в тех позах, в которых застал их свист. Солонка в руке Юрика раскрылась, крышка от солонки упала и покатилась по полу. А соль посыпалась прямо на голову Роме, измазанному кашей. Не суждено было овсянке остаться пресной.
— Кто хочет иметь дело со мной? – спросил Боря Андреич, глядя исподлобья. Желающих не нашлось. В гробовой тишине из руки Юрика выпала солонка, отскочила от Роминой головы, упала и покатилась по кафельному полу.
Боря Андреич хотел было заставить участников битвы отмывать столовую, но вступились поварихи. Сказали, что сами вымоют. А дети, пусть с ними, они отдыхать сюда приехали, сказали поварихи. Тогда Боря Андреич отправил всех отмываться в душ под открытым небом.

С шумом била вода из крана, когда они в умывальнике отстирывали майки от каши. Под сильной струёй на деревянной решётке лежали рубашка и майка. Рома и Юрик сидели голые по пояс и обсуждали Мерчанскую.
— Как она себе голову лошадиную приставляет? Ты что думаешь? – спросил Юрик Рому,
— Я знаю, — сказал Рома. – Она её как лампочку выворачивает, свою настоящую голову. А потом берёт лошадиную башку, и на пустое место втыкает. И закручивает потом.
Юрик попытался представить себе Мерчанскую, меняющую головы и не смог понять, когда она свою собственную голову снимает, и остаётся совсем без головы, она же не может видеть, где лежит вторая, лошадиная голова. Как она её находит? Если она, к примеру, лежит на кровати. Юрик задал этот вопрос Роме.
— На ощупь, естественно, — для Ромы это было ясно, как день. Его больше интересовало другое, где Мерчанская прячет лошадиную голову?
— Ты бы где её прятал, если бы она у тебя была? – спросил Рома.
Юрик серьёзно задумался.
— В тайнике, наверное. Или под кроватью.
— Ты ещё в ночном горшке скажи.
Вдруг Рома охнул. Юрик проследил за его взглядом и обмер. Через толстые, квадратные стекла, из которых были сделаны стены душевой, на них пристально смотрело искажённое, искривлённое стеклом лицо дяди Мити. Секунда и лицо исчезло, словно его не бывало. Первым опомнился Рома:
— Он подслушивал.
— Зачем? – спросил Юрик, а после покрутил пальцем возле виска, — Как он может подслушивать? Он же глухой.
— Тогда, подглядывал.
Больше версий у мальчиков больше не было.
Принялись отстирывать вещи. Яичный желток размазался широкой полосой и отстирывался плохо. Рома стирал первый раз в своей жизни, и ему это занятие неожиданно понравилась. Чувствуя силу в руках, он тёр края рубашки друг об друга всё усерднее и усерднее. Руки мелькали быстро-быстро.
Юрик с удивлением смотрел на друга. Он успел уже зачем-то намочить волосы и топтался на своей майке, вытирая нос мокрой рукой.
Стараясь не наступать на мокрые деревянные настилы. К ним тихо приближался Гниломёдов. Во время продуктовой битвы в столовой он предусмотрительно спрятался под стол, и поэтому остался чистым. Рома и Юрик, конечно, Гниломёдова заметили, но специально не обратили на него внимания. Много чести. Юрик даже специально стал смотреть в другую сторону.
— А я кое-что знаю, но вам не скажу, — заявил Гниломедов, осмотрительно остановившись в стороне.
Юрик и Рома молчали, продолжая стирку. Шумела вода, мокрые вещи, распластанные на деревянных досках, были похожи на неизвестных науке морских животных, которых выловили в океане и бросили на палубу старинного корабля.
Гниломёдов не унимался:
— А я кое-что знаю.
Юрик окинул Гниломёдова взглядом, полным презрения:
— Не знаешь ты ничего.
— Это ты так думаешь, — Гниломёдов осмелел, в его словах чувствовалась нешуточная уверенность. Он даже нос задрал выше обычного. Юрик замахнулся на Гниломёдова своей майкой. Тот сделал несколько шагов назад, но уходить не собирался. Тогда Юрик, скручивая майку жгутом, грудью вперёд пошёл на Гниломёдова.
— Хочешь быть мокрым? Будешь.
— Про женщину с лошадиной головой, – сказал Гниломёдов, прикрывая голову руками.
Юрик остановился. Они с Ромой переглянулись.
— Если не скажешь, мы Боре Андреичу нажалуемся, что у тебя ножик, и он у тебя его отберёт.
Гниломёдов нахмурился:
— Вы не скажете.
— Это ты так думаешь.
Гниломёдов понял, что сам себя загнал в ловушку. Он помолчал, смахнул рукой комара, севшего на бровь.
— Ладно, — сказал Гниломёдов, — скажу вам. Женщина с лошадиной головой – это наверняка чья-то мама из нашего отряда.
Мальчики крепко задумались. Сообщение было настолько необычным, даже революционным, что требовало серьёзных размышлений. Гниломёдову, похоже, нравилось, что он озадачил друзей. Широкая, неприятная улыбка появилась на его лице.
Рома опомнился первым.
— А чья это мама?
У Гниломёдова был готов ответ:
— Кто в нашем отряде больше на лошадь похож, того это и мама.
Это предположение тоже надо было обдумать. Рома закрыл глаза и пытался представить одного за другим детей из его отряда и понять, у кого из них лицо больше похоже на лошадиную морду. Таких, вроде, не было. Хотя… Рома приоткрыл глаза и посмотрел на Юрика. Оказалось, что Юрик тоже внимательно смотрит на него.
— Что? – спросил Юрик.
— Ничего, – ответил Рома. Ему стало стыдно. Как он мог заподозрить лучшего друга? И Рома не отдавая себе в это отчёта, поступил так, как часто поступают взрослые, сорвал зло на ближнем. Ближним оказался всё тот же Гниломедов.
— Ты сам на лошадь похож, — сказал он Гниломёдову.
У того округлились глаза и голос стал плаксивым и протяжным:
— Хватит обзываться-то.
— А ты заканчивай нам мозги пудрить.
— Да уж, — поддержал Рому Юрик, снова сворачивая майку жгутом. Гниломёдов, пятясь назад, заявил, что они неблагодарные, что он предложил им правильную версию, а они зря за неё не ухватились, и вообще, он сам найдёт женщину с лошадиной головой, поймает и приведёт её на линейку, чтобы потом…
Гниломёдов не договорил, пулей выскочил из душа, а мокрая майка, брошенная Юриком, шлёпнувшись в дверь, сползла по ней, как медуза.
— Какая всё ерунда, — сказал Рома обречённо. – Никого мы не найдём.
Рома махнул рукой. Он и вправду чувствовал, что всё напрасно. Не справится им, даже вдвоём с такой сложной задачей. Если бы ловли они ежа, или белку, так было, по крайней мере, понятно, где белку искать. И потом, любая белка, даже самая большая не смогла бы испугать тебя до полусмерти.
Журчала текущая из кранов вода. Рома поднял голову. Толстые сосны уходили вершинами к небу, нависали над стеклянными стенами душа, словно собираясь с минуты на минуту упасть и придавить его. Ничего у них, похоже, не получится.
20

В поисках приведения наступил перерыв. Не всё же, действительно, днём и ночью бегать по лагерю и высматривать таинственные следы. Иногда и отдохнуть надо. Впрочем, Рома продолжил бы поиски, но не знал, что дальше предпринять. Им был нужен отдых.
Рома и Юрик сидели на берегу озера, в нескольких метрах от воды. Сели они в отдалении от воды специально, чтобы вожатые не придрались. Закадычные друзья играли в интересную игру. Рома внимательно разглядывал мятый листок, на котором Юрик изобразил кривую дорогу с препятствиями.
— Ну, — сказал Юрик нетерпеливо, — Куда дальше пойдёшь?
Рома почесал подбородок.
— Я, наверное, в море.
Юрик широко улыбнулся и потёр руки.
— А там акула.
— Ну и что? Они не всегда на людей нападают.
— У меня там акула-людоед, — сказал Юрик с нехорошим удовольствием в голосе, — Эта по-любому нападёт. И что ты выбираешь, руку или глаз?
Рома серьёзно задумался. Рука могла ему ещё пригодиться.
— Я глаз выбираю.
— Хорошо, ты – одноглазый теперь, — похлопал Юрик Рому по плечу, — Куда дальше пойдёшь?
— Ну, я выйду из моря и в джунгли…
Юрик расцвёл на глазах.
— А там лев.
Рома защищался:
— Львы в джунглях не водятся.
— Водятся. Водятся. Лев на тебя нападает. И что ты выбираешь? Ногу или нос?
Рома не хотел лишаться ни того, ни другого, тем более, несправедливая потеря глаза уже достаточно его расстроила.
— Я ничего не хочу выбирать.
— Так нельзя, — твёрдо сказал Юрик, — Или ногу, или нос.
— Ну, ладно, — Рома грустно потупился. – Нос выбираю.
— Правильное решение, мой одноглазый друг! – воскликнул окрылённый Юрик, — Наше весёлое путешествие продолжается. От тебя скоро вообще ничего не останется…
Но тут Рома и Юрик услышали позади себя мерное пыхтение и обернулись. На перекладине турника, полускрытой ярко-зелёной листвой, висел Камашко. Он заметил постороннее внимание, подтянулся подряд три раза и заболтал ногами, собираясь подтянуться в четвёртый. Рома и Юрик посмотрели друг на друга. Игра началась.
— А я и не знал, что здесь турник, — сказал Юрик нарочито громко.
Рома подхватил:
— Ага, я тоже не знал. Понаставили по всему лагерю, продохнуть нельзя, — продолжал Рома, говоря так, чтобы здоровяк Камашко хорошо его слышал. Камашко всё слышал, видел и наливался краской, собираясь рвануть в последний раз и выполнить дневную норму.
— Висит груша…- начал Юрик, (Камашко издал стон и ещё крепче вцепился в перекладину). – Нельзя скушать, — закончил Юрик.
Глухой стук. Камашко тяжело приземлился на траву. Как струна задрожала брошенная перекладина.
— Гады вы, — сказал Камашко басом.
— Не обижайся, — Рома отличался миролюбивым характером, конечно, когда его не доведут. Он мирился первым, первым, как правило, признавал свои ошибки, но дети, в отличие от взрослых эту черту не особенно ценили. В диком детском мире миролюбивый – значит слабый.
— А я не обижаюсь, — сказал Камашко, закатывая рукава майки, чтобы видны были мышцы, — настоящий спортсмен идёт до конца.
Юрик усмехнулся:
— Это тебе Боря Андреич сказал?
— Не твоё дело.
Рома не оставлял всё-таки попыток перевести разговор в мирное русло:
— Андрей, скажи, как там нас в отряде не ищут?
— Не-а, — протянул незлопамятный Камашко, — Все на веранду побежали. Там девчонка какая-то орала. Привидение, говорит, ночью увидела.
Рома и Юрик переглянулись.
— Какое приведение? – спросил осторожно Рома.
— Откуда я знаю, — пожал плечами Камашко, — Она ненормальная, — и Камашко, резко прыгнув, повис на перекладине.
Рома и Юрик синхронно встали и направились к веранде. Проходя мимо болтающегося Камашко, Юрик, как бы невзначай, сказал через плечо:
— Между прочим, я читал, что если много спортом заниматься, организм изнашивается.
— Чего? – переспросил Камашко. А через несколько секунда Рома за спиной услышал глухой удар об землю.

На веранде для танцев, куда в самом начале смены сгружали привезённые чемоданы, рюкзаки и сумки, было пусто.
Один лишь маленький Шаршуев сидел на скамейке с закрытыми глазами и болтал худосочными ногами. Шаршуев принимал солнечные ванны. Он расставил ручки, похожие на палочки в стороны. Сам того не понимая, Шаршуев копировал отчима, который лето на даче проводил именно в такой крестообразной позе, милостиво позволяя матери Шаршуева заниматься хозяйством с большими перерывами на работу в обувном магазине «Счастливая пятка».
Рома и Юрик приблизились к Шаршуеву. Тот немного приоткрыл глаза.
— Отойдите, солнце загораживаете, — сказал Шаршуев, подставляя солнечным лучам хилую грудь.
— Где тут девчонка было, которая приведение видела?
— Не знаю. Уйдите. От вас тень падает.
— Мы не уйдём, Шаршуев, — сказал Рома твёрдо.
Шаршуев открыл глаза, повернулся в полоборота и махнул рукой в сторону песочницы:
— Вон там она, кудрявая, в малышнёй играет.

Девочка с кудрявыми волосами и тяжёлым взглядом сидела на краю песочницы и пыталась натянуть на голову куклы носок, который сняла у себя с ноги. У куклы на голове было нечто обгоревшего кокошника, и носок не налезал. Девочка упорствовала. Мальчики какое-то время наблюдали за её действиями, в конце концов Юрик произнёс:
— Эй, это ты привидение видела?
Девочка посмотрела на них и лицо её стало стремительно краснеть. Кудряшки задрожали, нижняя губа вылезла вперёд, глаза сделались щёлками.
— Девочка, не надо плакать, мы тебя не обидим, — попытался успокоить кудрявую Рома. Но, как говорится, музыку было уже не остановить. Девочка заревела оглушительно, мощно, на одной ноте. Сирене шведских полицейских было далеко до этого звука. Если бы в арсенале шведов были такие громкие сирены, преступности в Швеции не осталось бы. Этот плач любого, самого выдержанного, хладнокровного человека вывел бы из себя. От этого рёва хотелось бежать, сломя голову, в тихое место. Для девочки же истерика была привычным делом. Она продолжала блажить, краем глаза наблюдая за реакцией публики.
— Девочка, заканчивай.
Но девочка и не думала заканчивать. Наоборот, она только разминалась. Схватил бедную куклу за ноги, она принялась колотить ею об землю и взяла такую неземную ноту, что Рома и Юрик заткнули уши.
— Вы что здесь делаете, а?
Возле них стояла вожатая одного из младших отрядов.
— Мы – ничего, — заверил её Рома.
— Зачем Алевтиночку обидели?
Услышав своё имя, девочка в один момент перестала реветь. Слёзы высохли, словно их и не было.
— Мы просто… Это… — запнулся Юрик, не желая рассказывать вожатой, зачем они тут. Но вожатая оказалась настырной:
— Что значит «это»?
— Мы её спросили о приведении, — сказал Рома и заметил, что Юрик посмотрел на него «страшными глазами».
— Иди в корпус, Алевтиночка.
Кудрявая девочка поднялась на ноги. Ей явно не хотелось уходить, но вожатая повторила свои слова, и девочка направилась к корпусу, неся куклу подмышкой.
— Не видела она никакого приведения, — сказала вожатая, — И нет на свете никаких приведений. Вам, взрослым детям, пора бы это уже знать.
— Точно не видела? – переспросил Рома.
— Точно, мальчики, точно, — сказала вожатая устало, — Ей приснилось привидение. Она его до сих пор забыть не может. А сказать, почему ей приведения сняться? – вожатая повысила голос, — да потому что весь лагерь об этом только и говорит, и слухи кто-то глупые распускает. Так что нет никаких приведений, и призраков нет. Идите себе с Богом.
Вожатая махнула рукой и отправилась вслед за кудрявой девочкой. И в этот момент потемнело всё вокруг. Воздух стал серым, тяжёлым. Рома посмотрел на небо. Это всего лишь солнце зашло за тучи, но Роме стало не по себе. Тени деревьев тянулись к нему, как чёрные пальцы.
Женщина с лошадиной головой стала сниться детям. Это был какой-то «кошмар, тихий ужас», как сказала бы мама Ромы.
— Все боятся её, а мы не должны, понял? – сказал Рома Юрику на всякий случай.
Юрик возмутился:
— А чего ты мне напоминаешь? Кто боится?
— Правильно, никто, – согласился с другом Рома.

А позже, за обедом, который проходил под присмотром вожатых, Рома заметил, что Гниломёдов прячет глаза, отводит взгляд, сопит и делает вид, что он разглядывает потолок и нет у него никаких тайн. Рома сказал об этом Юрику. Юрик напомнил Гниломёдову, что Боря Андреич узнает про его ножик, стоит Юрику только захотеть. И Гниломёдов сдался.
— Хорошо, — сказал Гниломёдов серьёзно. – Вы взяли меня за горло. Северянинов подкову нашёл.
Рома бросил вилку на стол.
— Настоящую подкову?
— От коня, — ответил Гниломёдов, — Ржавую.
Юрик и Рома посмотрели вокруг. Северянинова за столом не было.

Обошли весь лагерь, корпус за корпусом, Северянинов точно сгинул. По дороге Рома сорвал маленькую, вялую ромашку и потянул Юрика за собой, в сторону санчасти.
— Ну это кому сказать, — возмущался Юрик по дороге, — Цветы девчонке носит!
Юрик собирался было рассмеяться, но наткнулся на тяжёлый Ромин взгляд.
— Ты ведь никому не скажешь.
— Ладно, — быстро согласился Юрик, и на лице его появилась покорность и живое сочувствие.
Ромашка два раза падала с подоконника санчасти, Рома терпеливо поднимал её и водворял обратно. Юрик в это время искренне желал, чтобы никто их не увидел. Рома постучал в стекло, и они побежали от санчасти прочь.
После того, как мальчики скрылись за соснами, одеяло на окне сдвинулось в сторону, и в окне появилась Ира. Она открыла раму, аккуратно взяла с подоконника ромашку, положила цветок на ладонь, пальцем поправила измятые лепестки и задумчиво улыбнулась.

21

«Что такое страх?» — об этом думал Рома, сидя в деревянном, лагерном туалете, — «Страх – это когда кто-то держит тебя внутри и не пускает. Например, не пускает пройти мимо второго этажа, на котором однажды ты видел крышку гроба. Она стояла у двери, красная и страшная…»
Рома придерживал рукой хлипкую дверь кабины. Щеколды на двери не было. С той стороны дверь кто-то сильно дёрнул.
— Занято! — сказал Рома, и продолжал размышлять:
«…Или ночью в темноте не даёт тебе страх открыть глаза, не пускает. Страх – это ты сам, только какой-то трусливый. Сколько от страха не бегай, он всё равно быстрее. Страх – это как болезнь. Как ветрянка, и даже хуже. Но если от болезни можно вылечиться, то, значит, и от страха можно. Ведь пугает то, чего не знаешь, то, что может случиться. А ведь может ничего особенно страшного и не произойти…»
Рома, окрылённый такими мыслями, вышел из туалета и присоединился к ожидающему его Юрику.

Пока бродили по лагерю в поисках Северянинова, придумывали фантастических животных. У Ромы получились «крокодило-жабо-блохи», а Юрик со своими «ёжико-лосями» завидовал.
Проходя мимо клуба, увидели, как дети из оркестра, с блестящими трубами в руках рассаживались на стульях, которыми в своё время придавило Борю Андреича.
Дети были исполнены важности. Белая кожа большого барабана была в нескольких местах крест накрест заклеена чёрной изолентой, как будто на барабане играли в крестики-нолики.

Вместо Северянинова нашли Верку. Верочка сидела на пеньке, положив на колени толстый глянцевый журнал. Она внимательно разглядывала фотографии моделей. Время от времени Верочка фыркала, и на лице её появлялось выражение: «Ой, ну можно подумать…» Рому и Юрика она встретила неприветливо, и говорить с ними отказалась.
— Уйди от меня, Черкизов и ты, Ясный, тоже, — сказала она Юрику.
— Вер, ты чего? – удивился Юрик, — Мы же с тобой друзья!
— Друзья так не поступают,
— Как?
— А так, — сказала Верочка обиженно, — То свидания по ночам, а то вообще… – Верочка не договорила.
Она отвернулась, независимо зашелестела страницами, давая понять, что разговор окончен.
— С ней всё ясно, — сказал Юрик Роме тихо.
Рома ничего не понял, что ему ясно?
— Оставь нас одних, — приказал Юрик Роме.
Рома испугался.
— Ты чего с ней драться собрался?
— За кого ты меня принимаешь? Я с девчонками никогда не дерусь. Мне поговорить с ней надо. И ещё… — Юрик замялся, — …Это, ромашку мне тоже сорви. Надо.
Когда Рома вернулся с цветком в руке, он увидел, что Юрик уже сидит вместе с Верочкой на пеньке. Места на пеньке было немного, сидеть Верочке было неудобно, но она почему-то не прогоняла Юрика. Она внимательно слушала, а Юрик шептал ей на ухо. Верочка кивала, и время от времени неестественно смеялась. Рома приблизился к парочке. Вера не обратила на него никакого внимания, а Юрик протянул руку и забрал цветок. Верочка поднесла к носу мятую ромашку, вдохнула и закатила глаза, будто бы ничего вкуснее она в жизни не нюхала.
— Запомни, — сказал Юрик Роме позже, когда они продолжили поиски Северянинова, — Ещё одно правило, которое касается девчонок: Пристаёшь к ним часто, они бесятся. Не пристаёшь вообще, они бесятся ещё больше.
После того, как Верочка сменила гнев на милость, её удалось допросить. При этом они замучались, выбились из сил, пытаясь получить у Верочки ясные ответы на прямо поставленные вопросы. Рома и Юрик интересовались Диной Мерчанской. Верочка в ответ делала гримасу, словно съела, кислую грушу:
— У Дины вообще отсутствует чувство стиля.
Узнать у Веры удалось немного. Оказалось, Дина в разводе. Есть ли у неё дети, Верочке было неизвестно. Но то, что у Мерчанской есть коллекция безвкусных кофт, это Верочка знала доподлинно. Вроде бы Мерчанская училась на поэтессу в литературном институте, откуда её выгнали за графоманию.
— За что? – переспросил Юрик.
— Когда пишут слишком плохо, — объяснила Верочка.
— И много, — добавил Рома.
Далее Верочка под перекрёстным допросом вспомнила, что однажды вечером она видела Мерчанскую у открытого клуба. Мерчанская стояла в тени деревьев и бесконечно повторяла одно и то же слово.
— Какое слово? – ребята обратились в слух.
— Холодно, — сказала Верочка со значением.
— То есть, она говорила холодно, холодно…?
— Да, холодно, холодно, холодно. И так много раз.
Юрик и Рома ничего не поняли.
— Может, ей действительно, было холодно.
Верочка пожала плечами
— Может быть, вам виднее.

Мальчики оставили Верочку с журналом, и пошли к столовой. Северянинова нигде не было. Зато они увидели Дину Мерчанскую. Она сидела в стороне, за столом, за которым обедали вожатые. Дина смотрела в одну точку и поправляла серёжке в форме кубиков-рубиков.
— Она странная, — сказал Рома, — А может, она робот? Если она одно слово всё время повторяла – это очень похоже на робота, которого заклинило.
Юрик скептически отнёсся к этому предположению, но Рома постарался его убедить.
— А что такого? Роботы сейчас такие делают, не отличишь от настоящих людей.
У Мерчанской, тем временем, проснулся аппетит. Она уронила кусок творожной запеканки себе на ядовито-оранжевую юбку и картинно отряхнулась шёлковой перчаткой с отрезанными пальцами.
— Не похожа она на робота, — сказал Юрик, не сводя с Мерчанской глаз.
Но Рома не хотел уступать.
— А Терминатор? Он на робота был похож?
— Был.
— Не был, — настаивал на своём Рома, — Никогда бы ты его за робота не принял, если бы на улице встретил.
Юрик отмахнулся:
— Не дай Бог такого на улице встретить! Ты лучше посмотри на неё.
Дина в этот момент рассматривала кусок сосиски, насаженный на вилку, поднеся его очень близко к глазам, и что-то шептала себе под нос. Юрик усмехнулся:
— Дина и Терминатор – вообще же ничего общего.
— А мне кажется, она точно из будущего, — сказал Рома. – Или с другой планеты.
— Инопланетянка? – оживился Юрик, — Точно! Очень похожа.
— Я когда ночью у санчасти стоял, Дина мимо прошла, — сказал Рома.
— Куда?
— Я не знаю. Надо проследить за ней. Сегодня ночью. Ты со мной?
— С тобой, — сказал Юрик с тяжёлым вздохом, — Куда ж я денусь.
Далее разговор продолжался уже в спальне. Рома стоял на страже, а Юрик пытался выдернуть гвозди из рамы. Юрик пыхтел от напряжения, а Рома размышлял вслух:
— Она, наверное, прячет в лесу летающую тарелку.
Юрик, вцепившись пальцами в толстый гвоздь, издал тонкий звук. Рома воспринял этот звук, как согласие со своей версией и продолжал:
— Представляешь, посреди сосен стоит инопланетная тарелка, очень зловещая, зелёная такая. На ножках. Лестница опускается и по ней Дина входит внутрь. А там, в тарелке всякие хитрые приборы…
Лицо Юрика, достающего гвоздь из рамы, приобрело багровый оттенок. Но Рома этого не замечал. Фантазия вела его дальше. Он рассказал, как Мерчанская в летающей тарелке, медленно, словно выкручивая лампочку, выкручивает человеческую голову, кладёт её на полку, и берёт лошадиную голову с резьбой и начинает вкручивать её перед зеркалом. Юрик тем временем, упёрся ногой в подоконник, но не удержал равновесие и тяжело сел на пятую точку, дуя себе на пальцы.
Юрик повернул к другу своё смуглое лицо и хотел уже сказать Роме о том, что он здесь «пыжится», а Рома о тарелках летающих ерунду всякую рассказывает. Разговор этот непременно привёл бы к ссоре. Но, слава Богу, вмешался случай. В спальню медленно вошёл Лёша Северянинов. Он, как и всегда, был абсолютно спокоен и полон чувства собственного достоинства.
Лёша остановился между кроватей.
— Ты где был? – спросил Юрик, поднимаясь на ноги.
— Родители приезжали, — объяснил Северянинов.
— Ты говорят, подкову нашёл.
Нашёл, подтвердил Северянинов, в доказательство расстёгнул куртку и показал находку. Ржавая подкова висела у него на груди и уже успела запачкать белую майку. Рома отметил, что подкова эта была слишком большой, чтобы оставить следы на песке, которые они видели.
— Большая очень, — тихо сказал он Роме.
Юрик кивнул. Они поняли друг друга.
Северянинов заявил, что нашёл подкову возле столовой. Рома и Юрик посмотрели друг на друга. Северянинов так же сказал, что он повесил подкову себе на грудь, потому что по всем приметам она приносит счастье.
— И какого счастья тебе нужно? – спросил Юрик.
— Жизнь без музыкальной школы – это уже счастье, — ответил Северянинов серьёзно. Так же он сообщил, что собирается носить подкову и дома, в качестве украшения и талисмана.
— Ты, Лёша, можешь, конечно, себе подкову оставить, — сказал Рома, как бы между прочим, — Но учти, что хозяйка за ней рано или поздно вернётся.
Северянинов не понял:
— Какая хозяйка?
— Женщина с лошадиной головой.
Северянинов подумал немного, потом неторопливо снял с шеи подкову, висящую на верёвке от посылки, и протянул её Юрику. Юрик замахал руками:
— Ну её. Ему отдай.
Северянинов вручил подкову Роме. Тот с опаской принял её, подержал в руках, а после спрятал в карман штанов. Подкова еле влезла в карман. Ходить стало тяжелее.
— Спасибо, Лёша.
— Не за что, Рома, — с достоинством ответил Северянинов.
— Ну хватит ручки друг другу жать, — сказал Юрик, нахмурившись, — Помогите лучше гвоздь выдернуть.

22

Гвозди выдернули совместными усилиями. До ночи было ещё далеко. Рома ходил в одиночестве по лагерю. Снова стал свидетелем репетиции оркестра. Рома пожалел, что не прошёл отбор в музыканты. Он вспомнил, что при наборе в оркестр отбоя не было от желающих записаться на такие выгодные инструменты, как барабан и тарелки. Духовые такой популярностью не пользовались. Когда руководитель оркестра спросил Шаршуева:
— Малыш, а почему, собственно, барабан?
Шаршуев посмотрел на него как на первоклашку.
— Да вы смешной, ей Богу, стучать-то легче, чем дуть!
После этих мудрых слов сам руководитель оркестра задумался, а что если он в своё время сделал неправильный выбор. Труба, конечно, красивый, но слишком затратный инструмент.

Гуляя, Рома наткнулся на невзрачное строение, стоящее в стороне от корпусов. Ветки сосен упирались в треугольную крышу, словно пытаясь столкнуть дом с места. Дом этот Рома раньше видел, но на вывеску «САМОДЕЛКИН. КРУЖКИ ПО ИНТЕРЕСАМ» внимания не обращал. «А вот какие у меня интересы?» — подумал Рома. Ничего не надумал и шагнул внутрь.
В коридоре пахнуло сыростью. Маленькая мигающая лампочка светила из последних сил. А когда Рома посмотрел на неё, она ярко вспыхнула, словно радуясь неожиданному гостю, и тут же потухла навсегда.
Коридор потерялся в темноте. Рома застыл на месте. Он почувствовал тяжесть подковы в своём кармане.
— Зачем ты взял её? – ещё в отряде спросил его Юрик , — Зачем она тебе нужна?
— Не знаю, — ответил он тогда.
Рома сделал шаг вперёд. Деревянные половицы застонали. Рома сглотнул слюну и задержал дыхание.
— Простите, — сказал он после паузы. Никто ему не ответил. Рома вспомнил слова Юрика: «Что ты постоянно «простите», «извините» говоришь, когда ты ни в чём не виноват, ерунда это какая-то».
— Извините, — сказал Рома.
— Тебе что? – прозвучал хриплый голос над самым его ухом. Рома вскрикнул от неожиданности и резко обернулся. Перед ним стоял человек. Это уже было неплохо. Человек с шапкой спутанных, взъерошенных волос. Черты его лица в темноте были плохо различимы. Но глаза его словно светились изнутри. Человек не сводил с Ромы пристального взгляда.
— Чего боимся? – спросил незнакомец.
— Ничего, — ответил Рома не своим голосом.
— Не верю, — заявил человек, — Вы боитесь, и это очевидно. Закройте глаза.
— Зачем?
— Не хотите, как хотите.
Щёлкнул выключатель. Яркий, ослепительный свет вмиг залил коридор и заставил Рому крепко зажмуриться.
— Я же вам советовал, закройте глаза, — послышался голос.
Когда Рома привык к свету, он разглядел своего собеседника. Был он похож на большую кисточку. Волосы у него стояли дыбом. А тело у него было худое и немного изогнутое, как ручка кисточки. Казалось, можно было взять этого человека, обмакнуть волосами в краску и нарисовать им картину.
— Володя, — представился человек-кисточка.
— Рома.
— Разрешите обращаться к вам на «ты»?
Роме этот вопрос понравился. Он разрешил.
— Скучаем, — спросил Володя.
— Вообще-то, нет, — ответил Рома. – Я просто, посмотреть…
— Интересуешься, значит? – спросил Володя.
Рома вопроса не понял, но на всякий случай сказал:
— Да, интересуюсь
— Ну что ж, милости просим.
Володя резко распахнул дверь и широким жестом пригласил Рому в свою мастерскую. Тот вошёл с опаской и остановился на пороге. Ничего страшного Рома там не увидел.
В мастерской царил самый страшный беспорядок на свете. Деревянные столы были завалены предметами, многие из которых в обычной жизни могут встретиться только случайно. Коньки, открытые книги, деревянные чурочки, опилки и стружка, карандаши всех размеров и цветов, покосившиеся, полураздавленные фигурки из пластилина, букеты высохших цветов, пакеты из-под сока, сплюснутые гармошкой, оловянные солдатики. На одном из столов стоял разобранный телевизор, и тут же был и целый, работающий телевизор, поставленный почему-то с ног на голову. По телевизору показывали какой-то фильм. Люди в фильме ходили вверх ногами. Рома открыл было рот, но Володя его опередил.
— Хочешь спросить, почему я его перевернул?
Рома кивнул головой.
— Потому что никто не может запретить мне, смотреть телевизор, стоя на голове. Ведь так?
Рома снова кивнул. Володя сбросил со стула стопку жёлтых газет. Рома обратил внимание на двустишье, которое было написано прямо на стене:
«Из гвоздя и двух досок
Сделан лагерь КОЛОСОК».
Стихотворение несколько смутило Рому. Володя словно прочитал Ромины мысли:
— Хочешь спросить, видела ли Каролина Петровна эти строки? Хочешь узнать, была ли она недовольна? – Володя резко тряхнул волосами, — Да. Она была очень и очень недовольна. Раздувала щёки, хмурила брови, стучала палкой, старалась прожечь меня негодующим взглядом, но я эту надпись не стёр. И знаешь, почему?
— Нет, — успел вставить Рома.
— А потому, что я считаю эту надпись остроумной. Смысла в ней немного, но она здесь к месту. И пугает она только тех, кто не имеет чувства юмора. Ясно?
Рома всё было совершенно ясно.
— Ну что, — спросил Володя, миролюбиво улыбаясь и потирая испачканные краской руки, — Какую секцию ты хотел бы посещать?
Рому этот вопрос поставил в тупик.
— Я тебе помогу, — сказал Володя, видя его затруднение, — Секций и кружков здесь у нас великое множество. Легко запутаться. Давай так, я перечислю, а ты в нужный момент скажешь «стоп». Итак, я начинаю…. – Володя сделал глубокий вдох и быстро заговорил, — Карате, настольный теннис, макраме, художественное выжигание и художественное литьё, шашки, шахматы, силовая охрана природы, секция юных юмористов, дартс, фокусы, быстрое чтение, бизнес английский для первоклассников, плаванье без рук, стрельба из рогаток по мягким игрушкам, лапта, секция йоги, секция сельскохозяйственных работ, кружок мультипликаторов…
— Стоп! – заторопился Рома.
— Хочешь снимать мультфильмы?
Рома кивнул.
— Отличный выбор.
Володя, продолжая потирать руки, пружинисто прошёлся по комнате. Его прямо-таки разбирало от радости, словно Рома только что сообщил ему очень приятную новость. Он пригладил волосы, которые, впрочем, немедленно приняли вертикальное положение
— Только я, мой друг, мультики делаю по-старинке. Компьютера у меня нет. Всё на плёнке, тщательно, кропотливо, по кадрику. Не пугает?
Рома замотал головой, мол, не пугает. Хотя он не вполне точно представлял себе, как это, «по-старинке». Володя положил перед Ромой лист бумаги, высыпал перед ним цветные мелки и спросил, как у Ромы с рисованием. Рома гордо подбоченился.
— Я машину «Ауди» могу с закрытыми глазами нарисовать.
Володя приподнял брови, отчего лицо его приняло насмешливое выражение.
— Неужели? А что ты мне сейчас нарисуешь? На пробу?
Рома выбрал чёрный мелок и задумался:
— Надеюсь, не женщину с лошадиной головой.
Рука у Ромы дрогнула. Он нахмурился, засопел и слишком сильно нажал на мелок. Чёрная крошка посыпалась на белый лист. Рома потянулся за другим мелком. Он не заметил, что Володя, остановившись у окна, смотрит на тёмный лес и на лице его появляется странная улыбка, словно он что-то знает, но никому ничего не скажет.

23

На ужине делали запасы на ночь. Чёрный хлеб намазывали маслом, клали сверху ещё один кусок хлеба и его в свою очередь тоже намазывали маслом. Потом накрывали ещё одним куском. И так до того момента, пока стопка промасленного хлеба не становилась похожей на высотный дом в миниатюре. Неплохо было бы, конечно, положить на масло ещё и сыр, но его Рома съел сразу по приходу.
В тот момент, когда Юрик заворачивал бутерброды в салфетку, к ним подошла повариха Маргарита. Она была известна в «Колоске» двумя высказываниями: «Ешьте жидкое» и «Винегрет вам, дети, необходим как воздух». Ещё она говорила так: «Меня зовут Маргарита, что в переводе значит, единственная и неповторимая». Маргарита не любила, когда еду выносили из столовой, и все об этом знали.
— Бутербродики себе сделал? – спросила Маргарита сладким голосом.
— Да, — ответил Юрик, нахмурившись.
— Тогда кушай. Приятного аппетита.
— Я потом съем.
Маргарита упёрлась большими, розовыми кулаками в бока. Она и не думала уходить.
— Сейчас, при мне.
Юрик попробовал возразить:
— У нас свободная страна.
Маргарита согласно кивнула:
— Вся. Кроме моей столовой.
Юрик посмотрел на гармошки из чёрного хлеба и подтаявшего масла с тоской и брезгливостью, словно ему предстояло закусить старой еловой шишкой.
— А ты не хочешь? – спросил Юрик у Ромы с надеждой.
Маргарите это не понравилось:
— У него, посмотри, какие щёки, — кивнула она на Рому, — А ты худенький. Кушай, деточка.

Возвращались в корпус медленно и молча. Юрик волочил ноги, загребая кедами сухие иголки и тяжело, оглушительно икал. Каждый ик эхом отдавался в верхушках деревьев. Обогнавшие их девочки, засмеялись. Юрик прикрыл рот рукой. Икнул глухо, завибрировав всем телом.
— Я в столовую больше не пойду, — сказал Юрик.
— Ты же любишь хлеб с маслом, – сказал Рома простодушно, и после несколько минут слушал, как Юрик ругается и икает одновременно.

Сумрак наступал медленно, Рома давно заметил, что одна ночь отличается от другой. Положим, сегодня ночь может чёрной, как пиратский флаг, а завтра она будет светлой и не страшной. Такой, например, бывает новогодняя ночь. Когда взрываются петарды и Ромин папа в кои-то веки проводит весь день дома, а не на работе. Никому и в голову не придёт пугаться в новогоднюю ночь, за исключением, наверное, Деда Мороза с худым мешком, который, должно быть, спасается от некоторых агрессивных детей, которым не досталось подарков.
Грядущая ночь, была похожа на море, или даже на океан. Она глубоко дышала, и словно океан, приносила волны холодного воздуха. Шум деревьев походил на шум прибоя. Так же как из глубин океана, из ночной темноты могли в любую секунду вынырнуть безобразные существа, которым нет названия на земном языке. Словно океанская гладь, ночь притягивала к себе взгляды. Кажется, что в густом сумраке можно захлебнуться, утонуть, пропасть без вести, и никто тебя уже не найдёт.

Чем океан выгодно отличается от ночи, так это тем, что в океане нет комаров. Ночью в лагерь «Колосок» прилетали жутко голодные комариные стаи. Собрались комары изо всей области, иначе не объяснить, почему их было так много. Создавалось впечатление, что насекомых не кормили с самого рождения.
Вообще комариное коварство и злость не знают меры. Это хищники, не поддающиеся дрессировке. Они не понимают никакого языка и не знают жалости. Они не признают авторитетов и кусают всех на своём пути. Они с жадностью пьют кровь любой группы и резуса. Правда, комары часто забывают, что на каждое жало найдётся своя ладонь.
Юрик громко хлопнул ладонью себя по шее.
— Тихо, — зашипел Рома.
В ожидании Мерчанской, они стояли за корпусом. На «Колосок» опустилась комариная ночь.
— Да они озверели, — возмутился Юрик шёпотом, — Мясо кусками выдирают.
— Терпи.
Легко было сказать терпи, сложнее было исполнить. Особенно, если вы с лучшим другом отправились на охоту за приведениями в шортах и футболках. Комары атаковали их с изуверской настойчивостью. На место убитого насекомого прилетало ещё пять, мстить за товарища. Тонкое пение смолкало лишь тогда, когда комар приступал к трапезе. «Всё правильно», — подумал Рома, расчёсывая укусы, — «когда я ем, я глух и нем».
— Не могу я больше, — взмолился Юрик, — Они нас сожрут здесь!
— И что ты предлагаешь?
— Отпусти меня, Ром.
— Иди, — сказал Рома, поджав губы.
— Ну вот, ты обиделся.
— Ничего я не обиделся, — сказал Рома.
— Обиделся, я же вижу, — настаивал Юрик, хотя видел он в темноте, честно сказать, не так уж и много.
— Знаешь, что я тебе скажу… — начал Рома, готовясь к развёрнутому, неприятному ответу. Но продолжать он не стал, потому что увидел Мерчанскую, которая неторопливо шла по светлеющей асфальтовой дорожке, ведущей от корпуса в лес. Ступала Мерчанская почти бесшумно.
— Что ты мне скажешь? – спросил Юрик с вызовом.
— Тихо ты! Дина, не видишь!
— Где?
Мальчики, прячась за деревьями, побежали за Мерчанской. Следить за ней было не сложно. Двигалась она неторопливо, то и дело останавливалась, чтобы поправить неуместный в ночном лесу наряд. В этот раз Дина решила стать восточной красавицей. Она надела пёстрый балахон, который Боря Андреич за глаза называл «северное сияние». На голове Мерчанской красовалась тюбетейка, на которой был вышит портрет мужчины, смахивающий на Владимира Познера.
Кроме того, Рома слышал тихий, мелодичный звон колокольчиков, но не мог понять, откуда он исходит.
Рома перебегал от дерева к дереву, стараясь не упускать из вида вожатую, и одновременно следил за передвижениями Юрика, который тоже преследовал Дину с другой стороны дороги.
Мерчанская повернула за душевые. Рома прибавил шагу. Остановился, прижавшись к прохладной стенке. Затем осторожно выглянул. Мерчанская, вроде бы, прибавила шагу, словно заметила слежку и решила оторваться от преследователей. Рома поспешил за ней, оглядываясь по сторонам. Юрика нигде не было. Смелости у Ромы сразу поубавилось. Из охотника он сразу превратился в жертву, с которой ничего не стоило справиться в тёмном лесу. Рома нащупал под майкой крест. Представил себе Ирку, которая, бедная, лежит в санчасти и не может уснуть от страха. «Нет», — решил Рома про себя, — «Бояться должен кто-то один. Или она или он. Пусть это будет она».
Следуя за Диной, Рома неожиданно для себя вышел на берег озера. На белой полоске песка чернели сухие шишки. Рома сделал пару шагов назад и присел за кустом.
Мерчанская пошла вдоль берега. Она медленно двигалась по самому краю озера. Казалось, что она идёт по воде, но это, конечно, было обманом зрения. Внезапно Мерчанская, удалявшаяся от места, где спрятался Рома, развернулась и легко побежала в его сторону.
Рома замер в полусогнутом положении, с ужасом наблюдая за вожатой. Опасность нарастала. Рома увидел, как Мерчанская приближается к его чахлому кусту. Балахон Дины развевается, и звон становится всё громче. И уже этот звон не кажется таким красивым. Роме захотелось, чтобы эти колокольчики немедленно умолкли. Заткнулись прямо сейчас.
От предчувствия грядущей катастрофы, Рому оставили силы. Он просто наблюдал, вцепившись в ветки квелого кустика. И страх, сковавший его, был не страх ребёнка перед вожатым. Боялся он не Мерчанской, а того, кем она могла оказаться.
Колокольчики звенели совсем близко. Рома отпустил куст, сжал руками колени и зажмурился, словно ожидая удара по голове или ещё чего хуже. Но Дина не заметила его. Она прошла мимо.
Рома, которого обдало ветром от взметнувшегося над головой балахона, открыл глаза. Он увидел, что звонят колокольчики в ушах у Дины. Она любила оригинальные серёжки. В своё время пол отряда ходило за ней по пятам, пытаясь рассмотреть серёжки в виде кроссовок. Кроссовки были как настоящие. Со шнурками, модные, только крохотные.

Мерчанская, не отрываясь, смотрела на воду. Поэтому, наверное и не заметила его. Она подходила к трамплину в виде дельфина. Глаза у дельфина были круглыми, словно от испуга.
Мерчанская принялась по лесенке взбираться на спину дельфина. Рома попятился было назад, чтобы Дина не увидела его с вышки, но чья-то холодная рука взяла его сзади за шею, а другая холодная рука вовремя зажала ему рот. И крик булькнул у Ромы где-то в животе.
— Тихо, — сказал шёпотом Юрик. И только потом убрал не слишком чистую ладонь с Роминого рта.
— Ты зачем пугаешь?
— Тихо, — повторил Юрик.
Мерчанская на вышке оглянулась по сторонам. Мальчики вжали головы в плечи. Если бы вожатой суждено было бы их заметить. Первое на что она бы обратила внимание, были бы две попы, торчавшие по обеим сторонам хилого куста. Но Дина была слишком занята собой. Она воздела руки к небу, предварительно удостоверившись, что стоит достаточно далеко от края трамплина, и начала читать стихи. Она обращалась непосредственно к небу и к тому месту, где по её расчётам должна была находиться луна.
— Ночь, как чёрная овечка
Притаилась под мостом…
Дина замолчала, но руки не опустила. Она искала рифму. Нашла. И после паузы продолжила:
— У меня в руке есть свечка,
И горящая, притом….

— Она стихи сочиняет, — тихо сказал Рома.
— Зачем? – спросил Юрик.
Рома крепко задумался. В самом деле, зачем люди сочиняют стихи? Почему им нормально не живётся? Вопрос был слишком сложным, чтобы найти на него ответ прямо сейчас, прячась за кустом в неудобной позе.
— Не знаю, — сказал Рома, — Может, ей нравится.
Тем временем Мерчанская взялась придумывать новый стих.
— Я стою у озера, озера, озера
Тщетно жду…
— Бульдозера, — шепнул Рома на ухо Юрику, и мальчики едва не взорвались от смеха. Юрик, скорчившись, повалился на землю и беззвучно дёргался, как червяк, сорвавшийся с крючка. Теперь Рома крепко зажал другу рот.
Мерчанская, стоящая на вышке, опустила руки, оглянулась и прислушалась. Мальчики замерли. Не заметив ничего подозрительного, Дина неторопливо спустилась со спины дельфина, и пошла от озера по тропинке, продолжая бормотать себе под нос. Вдохновение сегодня не посетило её. А ведь она очень надеялась сочинить нечто прекрасное и трагическое. Переписать перьевой ручкой, запечатать вместе с увядшим цветком в розовый конверт и отослать тому, кого она когда-то любила. Тому, кто жестоко посмеялся над её чувствами. Рассмешат ли его полные скорби строки? Вряд ли. С такими тяжёлыми мыслями возвращалась Дина в лагерь и не обратила внимания на довольно громкий «хрюк», который раздался позади её. Это Юрик оторвал от своего рта Ромину ладонь.
— Слазь с меня!
— Не «слазь», а слезай.
— Мне всё равно. Уйди, слон.
Рома повиновался.
— Это не она, — сказал Рома, — Это не Дина.
— Почему? – спросил Юрик отряхиваясь.
— Ну, разве может Дина кого-то напугать? Ну, ты сам подумай.
Юрику не хотелось думать. Ему хотелось спать.
— Ты прав. Это не она, — согласился он, — Пойдём.
— Да, пойдём, — сказал Рома. Сделал несколько шагов. И резко остановился, кое-что вспомнив.
— Хотя нет, подожди…

24

Ира проснулась у себя в санчасти, в тёмной палате. Открыла глаза без страха, и задумалась, прижимая край одеяла к груди. Она вспомнила, что ей приснился сон, но какой конкретно, сказать она не могла. Вроде бы обычный сон, а потом появилось предчувствие, что вот-вот увидит она во сне нечто ужасное, и она тут же заставила себя открыть глаза, чтобы не узнавать даже, что это такое.
Тонкий, жалобный комариный писк то приближался, то удалялся. Ира медленно опустила ноги на пол. Линолеум был холодный, словно ледяной. Ира встала с кровати. Замерла, не решаясь подойти к занавешенному одеялом окну. А подойти к нему тянуло. Всё же она сделала шаг, затем ещё один, и ещё. Она протянула руку, тронула пальцами шершавую ткань. И в тот же момент одеяло свалилось, сложилось гармошкой на подоконнике, а с подоконника немедленно съехало на пол. Ира крепко зажмурилась. Только бы не смотреть в окно.
Комар умолк. Тишина стояла бездонная. Ира устала стоять в таком нелепом положении, но и глаза открывать ей не хотелось. Она повернулась и, продолжая жмуриться, пошла по направлению к кровати. Кровать появилась на её пути неожиданно. Ира, не открывая глаз, улыбнулась. Только накрывшись с головой, она почувствовала себя в безопасности. Хотя, конечно, она продолжала немного дрожать. Доктор Софья Эриковна была бы весьма удивлена, услышав нервный Ирин смех, раздавшийся из-под одеяла.
Между тем, даже если бы Ира решилась выглянуть в окно, она бы ничего ужасного не увидела. Вернее, она бы сразу ничего такого не увидела. Лес, как лес. Прохладный ветер шепчет что-то неразборчивое. Деревья отбрасывают прямые, чёрные тени. И только одна тень неторопливо, но уверенно движется, сливаясь с другими тенями. Словно чёрная тушь перетекает по серому листу бумаги. Застывает тень, а после снова перемещается. Словно прячется, хочет до поры до времени остаться незаметной. Но тянется вперёд, выдаёт себя вытянутая лошадиная морда.

— Качай.
— Что?
— Раскачивай, давай.
Голый Рома сидел на тарзанке, подгонял Юрика, нетерпеливо ёрзая на перекладине. Много труда стоило ему уговорить Юрика, вернуться к озеру и пару раз прыгнуть с тарзанки.
Лёгкий на подъём Юрик вдруг упёрся, словно предчувствуя нечто нехорошее. Он не хотел идти к озеру, тащил Рому обратно в палату. Но Рома настоял. Привёл аргументы. Когда ещё им удастся прыгнуть с тарзанки в озеро. Днём вожатые отгоняли детей от тарзанки с таким усердием, словно это была не палка на верёвке, а ядовитая змея.
— Пойми, другой возможности у нас не будет.
Юрик, скрепя сердце, согласился.
На берегу Рома моментально скинул с себя шорты и футболку и забрался на тарзанку. Его немедленно атаковали комары и он, отмахиваясь от кровожадных насекомых рукой, закрутился на верёвке, как большая ёлочная игрушка.
— Раскачай меня, — взмолился Рома, обращаясь к Юрику, — Быстрей! Они меня искусали уже всего!
Юрик, кряхтя, качнул упитанного друга и Рома пискнул от удовольствия, наблюдая, как его ноги на долю секунды взлетели над водой.
— Ещё раз, — потребовал Рома, — Сильнее качай.
Юрик засучил рукава.
Подул ветер, унося назойливых комаров и раздвигая тучи. Появилась луна, круглая, как торт со взбитыми сливками. Тот самый торт, который Ира вернула Роме таким необычным способом.
Рома взлетал над озером всё выше и выше. Он уже готовился отпустить руки, гадая, холодная ли вода, как вдруг он увидел нечто такое, отчего огромные, нечеловеческие мурашки поползли у него по спине.
На другой стороне озера, как раз напротив места, где он болтался на тарзанке, стояла женщина с лошадиной головой. Медленно поворачивалась, словно принюхиваясь, оскаленная лошадиная морда.
Рома закричал. Разжал руки и рухнул в воду.
Далее всё происходило словно в ускоренной киносъёмке. Рома, невероятно быстро работая ногами и руками, выбрался на скользкий берег, отряхнулся от воды одним движением, по-собачьи, и бросился бежать, с бодрым воем, не замечая, что позади него бежит Юрик, который воет, конечно, не так громко, но тоже с чувством.
Возле корпуса их поймал Боря Андреич, расставив руки в стороны. Уже в крепких объятиях вожатого Рома и Юрик стукнулись лбами, со звуком, с которым бьются друг об друга деревянные шары. Свет в окнах корпуса горел. Возле окон толпились, галдели дети.
— Тихо, — сказал Боря Андреич.
Наступила тишина. Только Рома и Юрик мелко дрожали, дышали, стуча зубами, и не могли надышаться.
— Это она? – спросил Боря Андреич.
— Она…
— Понятно.
— Она, она, она, она, она… — повторял без конца Рома, а его друг Юрик моргал и только кивал, потому что не мог произнести ни слова. Боря Андреевич не стал их ругать, а только махнул рукой и произнёс:
— Совсем надо с ума сойти, чтобы детей так пугать. Не стоит это того, не стоит, говорил же…
Боря Андреич хотел сказать что-то важное, но передумал, погладил их по головам и отправил в палату.

25

Утром выходящие на построение дети увидели печальную картину. Носы из папье-маше смятые и раздавленные лежали в мусорной корзине с эмблемой «Колоска». Грустно свисали резинки.
— Как же так? – спросил кто-то Борю Андреича.
— Всё, шутки закончились, — грустно сказал вожатый. Никто из детей не посмел достать и взять себе нос. Даже Гниломёдов. Как-то не поднялась рука.
Рома молчал с самого подъёма, ни с кем не хотел говорить. Не хотел ничего рассказывать. Словно не с ним всё это произошло. Юрик наоборот был активен и суетлив. Он охотно отвечал на вопросы, расписывал ночное происшествие в красках и всё время повторял, рефреном: Она существует, точно тебе говорю, она существует…
На завтраке Рома не съел ни крошки. Посидел, вышел. Устроился на пеньке, возле столовой, наблюдая, как мальчик и девочка играют в пинг-понг. Всё было как в тумане. Рома ничего не хотел, и совсем ничего не чувствовал. Он просто следил глазами за лёгким, белым шариком.
Подошёл Юрик и сел рядом с ним, прямо на землю. Положил рядом майку и короткие штаны.
— Вот. Твоё. Я на берег сходил. Забрал.
— Спасибо, — сказал Рома.
— Там в кармане подкова. Может, её выбросить? А то ведь привидение, может быть, за подковой своей приходило.
Рома молча поднялся, достал из кармана подкову и зашвырнул её далеко в кусты. В кустах послышался короткий, негромкий крик. Даже не крик, а словно кто-то коротко крякнул. Впрочем, мальчики не обратили на это внимания.
— Чего дальше делаем? – спросил Юрик.
— Ничего, — ответил Рома, продолжая следить за шариком, цокающим по теннисному столу.
— Не понял.
— Ничего не будем делать. Отдыхать будем, ясно?
— Ясно, — ответил Юрик. Помолчал, и добавил:
— Только, есть такая штука, что можно навсегда трусом остаться.
— Пусть, — равнодушно сказал Рома.
— А Ирка твоя?
— Она в санчасти лежит. Ничего с ней не будет.
Юрик покачал головой. Наступила тишина. Теннисный шарик чиркнул по краю стола и покатился по песку.
— Кто такие герои? – неожиданно спросил Юрик, пристально посмотрев на Рому.
— Не знаю я, — ответил Рома устало, — Отстань.
Юрик не унимался:
— А я тебе скажу, кто такие герои. Никому не хочется совершать подвиги, все боятся. И героям тоже не хочется, они тоже боятся. Но они делают подвиги. Делают. Они себя заставляют, совершают геройские дела. Сказать тебе почему? Спроси меня, почему.
— Отстань от меня, — попросил Рома.
— Нет, ты спроси меня, почему герои совершают подвиги.
— Почему? – спросил Рома устало
— Да потому что больше некому! – неожиданно громко заявил Юрик, — Кроме них – никто больше не может подвиг совершить, понял? Кроме тебя, никто!
Рома в первый раз слышал, чтобы Юрик говорил так серьёзно. Как взрослый.
— Ты что хочешь сказать-то?
— Кто ещё её остановит? — Юрик в порыве сжал и с хрустом раскрошил сухую шишку в кулаке, — Кто отпор ей даст? Гниломёдов?
— Ты прав, — сказал после паузы Рома, — Мы, больше некому.

Сразу после завтрака вожатые построили детей, и повели на линейку.
Отряды столпились возле плаца. Дети щурились от ярких солнечных лучей, разговаривали между собой. Внезапно гомон смолк. Мимо отрядов, опираясь на палку, прошла Каролина Львовна. Маленькая, в чёрной кофте с мелкими пуговицами. Шла она, не поднимая глаз от земли, словно ей было очень стыдно.
Рома про себя начал считать пуговицы на её кофте. Успел насчитать двадцать восемь пуговиц, и сбился со счёта.
Каролина Львовна тяжело поднялась на невысокую бетонную трибуну. Дядя Митя поправил ей микрофон.
— Любимые дети… — после этих слов в динамиках засвистело, и голос директора зазвучал ещё громче, — Всё вы здесь собрались для того, чтобы отдыхать в своё удовольствие. Так чего же вам ещё надо?
Каролина Львовна задала вопрос, обращаясь к стоящим мальчикам и девочкам. Дети дрыгали намазанными зелёнкой коленками, шмыгали носами и молчали.
— Чего вам надо? – повторила она вопрос. Никто из детей не ответил. Каролина Львовна продолжала:
— В моё время, когда я была маленькая, худенькая, у детей тоже были проблемы. – Каролина Львовна повысила голос, — И большие проблемы, нам не давали свободу, которую мы в «Колоске» даём вам, и мы от этого страдали. Таких линеек, на которой мы с вами сейчас стоим, в моё время было по шесть, а то и по восемь в день. И все стояли. Трудно было, но стояли. И я стояла…
Рома попытался представить Каролину маленькой девочкой, но ничего у него не вышло. Должно быть, она и в детстве ходила во всём чёрном. И бантик в волосах у неё тоже чёрный был.
Каролина Львовна, тем временем, продолжала:
— Я не хотела бы вернуться в прошлое. Нет, не хотела бы. Но иногда, вернутся в то время мне всё-таки хочется. И знаете, почему?
Дети молчали. Рома подумал, зачем задавать вопросы, когда точно знаешь, что не получишь на них ответ.
— Знаете, почему? — продолжала директор, — А потому что в моё время, дети занимались полезными делами, делали общественную работу, играли в развивающие игры. Они общались между собой, делились новостями, гуляли, пели, танцевали, — Каролина Львовна глотнула воздуха, — задорно шутили и заразительно смеялись. Но никогда, слышите, никогда не пугали друг друга попусту.
Услышав эти слова, Боря Андреич едва заметно покачал головой и горько усмехнулся. Каролина Львовна оперлась обеими руками о бетонный заборчик на трибуне, словно собираясь перепрыгнуть через него.
— Женщину с рогами вы боитесь? Её боитесь? Я вас спрашиваю?
И опять никто не ответил директору лагеря.
— Призраков боитесь? Да? А родителей своих расстроить не боитесь? Папу с мамой огорчить не страшно вам? Господи, что ж за дети пошли… — сказала Каролина Львовна с горечью в голосе, всхлипнула, покачнулась и стала медленно оседать, словно решила сыграть в прятки и укрыться за бетонным заборчиком на трибуне. Голова директора скрылась из вида. Дети и взрослые стояли в недоумении, пока один из вожатых не крикнул:
— Да что ж вы смотрите? Ей же плохо!
Боря Андреич бросился к трибуне, туда же быстро пошла Софья Эриковна. Как настоящий врач, она сохраняла спокойствие. Строй разрушился, дети, вытянув шеи, как цыплята, старались разглядеть, что происходит за трибуной.

Прошло два часа. Детям приказали не подходить к санчасти, куда Боря Андреич отвёл ослабевшую Каролину Георгиевну.
— Ничего там нет интересного, — сказала Дина Мерчанская.
Но, честно сказать, никто и не хотел навещать директора. Правда, многие жалели Каролину Львовну, хоть она была и вредная, а заболела, да и старенькая. У детей, к счастью, короткая память.
Рома оказался под окнами санчасти из-за Ирочки. Он понял, что давно её не навещал, а ей наверняка грустно одной.
Рома постучал, и окно сразу открылось, словно его ждали.
— Спасибо за цветок, — сказала Ира.
Рома сразу страшно смутился, и чтобы скрыть волнение начал говорить какую-то чушь. Он всегда много говорил, когда стеснялся. Вот и теперь:
— Жил-был Инопланетянин, и было у него три сына… А ты, кстати, знаешь, как здороваются инопланетяне? Они говорят друг другу: Дай семь…
Но Ира остановила поток нервного красноречия.
— За мной мама не приедет, — сказала она.
— Почему?
— Мама хотела меня забрать, но у неё работа. Так что я здесь до конца смены.
Рома расцвёл:
— Здорово!
Но тут же нахмурил брови, потому что радоваться, глядя на Иру, ему было как-то неловко. Ира грустно глядела на него, положив локти на подоконник и подперев руками щёки.
— Подожди, тебя когда выпишут? – спросил Рома.
— Меня уже выписали, но я не хочу в отряд идти. Я здесь буду жить, до конца смены. Мне Софья Эриковна разрешила.
— Я тебя буду навещать, — сказал Рома.
— Хорошо, — ответила Ира и погладила Рому по голове. Два раза погладила. А после сказала:
— И совсем ты не жирный.
У Ромы от неожиданности приоткрылся рот. Он опять начал быстро-быстро говорить чепуху:
— Раньше, знаешь, вместо людей по всей земле жили медведи. Одни медведи кругом. Медведи, вместо людей. Медведи в штанах и в юбках и…
Ира прикрыла ему рот ладошкой.
— Иди, — сказала она ласково, — Только заходи ко мне, ладно. Почаще приходи.
— Ладно, приду, — заверил её Рома.

Рома с широкой, счастливой улыбкой на лице пошёл вдоль корпуса санчасти, и его снова окликнули. Рома поднял голову, из окна на него смотрела Каролина Львовна.
— Рома, — повторила она.
Рома застыл на месте.
— Я… У нас свободное время… — начал он оправдываться.
Но Каролина Львовна глядела на него ласково. Словно это была не она, или с ней что-то такое случилось, что характер её изменился в лучшую сторону. Она даже слегка улыбалась, чего Рома от неё уж никак не ожидал.
— Как у вас в отряде? Всё в порядке?
— Да, — выдавил из себя Рома.
— Борис Андреевич как?
— В порядке.
Роман не понимал, к чему она клонит. Каролина Львовна запахнула больничный халат.
— Ну, иди. Иди. Ты хороший мальчик.
И Рома пошёл. Стал прибавлять шаг, а потом и вовсе побежал. Ира была с ним ласковой, и Каролина показалась ему совсем не грозной, а даже какой-то беззащитной. Рома подумал, что она похожа на его бабушку, и улыбнулся.
И всё это было так неожиданно и так приятно, что у Ромы поднялось настроение, и в теле появилась лёгкость. Ему захотелось кричать. И он даже издал короткий звук, который с большим трудом можно было принять за крик радости. Более он походил на кашель. Но, как получилось, так получилось.

По дороге он встретил Камашко с шишкой на голове. Шишка была знатной — красная, выпуклая и блестящая.
— От подковы, — сказал Камашко, предупреждая вопросы, — Железная, прямо с дерева упала.
Камашко показал Роме ржавую подкову. Рома тактично промолчал, кивнул, мол, сочувствую, и пошёл искать Юрика.

Юрик сам искал его. В руке у Юрика были еловые ветки.
— Зачем? – спросил Рома.
— Я тебя ударю, а ты меня, — ответил Юрик.
Рома показалось, что Юрик сошёл с ума.
— Ты не понимаешь, — объяснил Юрик, — Нам к ночи надо подготовиться. Это чтобы укрепить боевой дух. Чтобы ничего не бояться.
Рома почесал затылок.
— А по-другому укрепить боевой дух нельзя?
— Нет, — замотал Юрик головой, — Подставляй руку.
Рома вздохнул, протянул руку и зажмурился. Юрик размахнулся и хлестнул по руке, вложив в удар всю свою силу.
Эхо от Роминого крика долетело почти до деревни.

26

Лохматый Володя стоял и рассматривал Ромины эскизы. Рома принёс несколько рисунков для будущего мультфильма. Человек-кисточка их разглядывал и, надо заметить, вид у него был недовольный, как у строгого учителя, который проверял тетрадь двоечника. Шуршала бумага, Володя перелистывал альбом, возвращался к уже увиденному. Листал дальше. Рома сидел и смотрел на своего наставника снизу вверх. Володя резко захлопнул альбом и бросил на стол. Он серьёзно посмотрел на Рому.
— Плохо.
Рома расстроился:
— Правда?
— Да, — сказал Володя, — Плохо. Никуда не годится. Но это хорошо.
— Хорошо? – не понял Рома
— Ты мне сейчас принёс винегрет всего того, что ты в своей жизни видел. Мультики, фильмы, книжки. Всё собрал, и за своё выдал.
— Я не специально, — возразил Рома.
— Знаю. Но это неизбежно, этого следовало ожидать. Ты должен был избавиться от этого мусора в голове. Этот этап проходит каждый настоящий художник.
— Я прошёл? – спросил Рома с надеждой.
Володя посмотрел на него, поморщившись:
— Почти. А вот теперь наступает самое главное. Ты должен сказать о том, ЧТО ТЕБЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВОЛНУЕТ!
— Сказать? – не понял Рома.
— В нашем случае, нарисовать, сделать об этом мультфильм. Что тебя по-настоящему волнует.
— Голод, — сказал Рома серьёзно, — Есть хочу.
Володю ответ не устроил:
— Есть хочешь? И это всё?
Рома понял, что серьёзно разочаровал своего учителя. Он поспешил исправиться:
— Я ещё много чего хочу, у меня мысли разные есть.
Наступила пауза. Рома с надеждой смотрел на своего наставника, ждал, что тот скажет.
— Иди и подумай, — проговорил Володя наконец, — Только серьёзно подумай.
— Я подумаю, — обещал Рома

Рома и не подозревал, что Юрик боится воды. Он как-то не замечал до сего момента, что Юрик не купается. Просто отходит в сторону и наблюдает за всеми из-за деревьев. Рома не замечал этого, потому что был занят собой, много думал о привидении и о себе, ну и об Ире, конечно. Нельзя сказать, что Рома был таким уж равнодушным, просто он был невнимательным, впрочем, как и большинство людей.
И вот, когда отряд, вместе с Борей Андреичем в оранжевой спасательной безрукавке бросился в воду, Рома замешкался, снимая кеды, случайно обернулся и заметил Юрика, сидящего там, где песок переходит в чахлую траву. Юрик почувствовал на себе Ромин взгляд и стал смотреть на небо, да с таким интересом, словно увидел там облако необычной формы.
— Ты чего не купаешься?
— Не хочу чего-то, — ответил Юрик, стараясь казаться беззаботным. Но Рома слишком хорошо знал своего друга и разбирался, когда тот говорит неправду.
— Слушай, ты же никогда не купаешься.
— Купаюсь, чего ты ерунду-то говоришь.
— Ты чего, воды боишься?
— Ничего я не боюсь! — Юрик изо всех сил изображал праведный гнев.
— А почему не купаешься?
— Я купаюсь. В прошлый раз купался.
— Когда? – поинтересовался Рома.
Юрик на глазах выходил из себя.
— Когда надо. И вообще, отстань от меня.
Рома хотел что-то ответить, но к ним в развалку подошел мокрый от воды Камашко и спросил, чего это они в воду не идут.
— Я пойду сейчас, — ответил Рома.
— А ты? – поинтересовался Камашко у Юрика.
Рома видел, что Юрик не знает, что ответить. Друг его оказался в затруднительном положении.
— А ты? – повторил Камашко вопрос, не сводя с Юрика взгляд и, кажется, начиная уже что-то подозревать.
К Камашко присоединились мокрые Северянинов и Гниломёдов, они только вышли на берег.
— Ты чего, язык проглотил? – сказал Камашко Юрику.
Но тут заговорил Рома.
— Ему Боря Андреич сказал сидеть, вещи сторожить. Понятно?!
— От кого сторожить? – не понял Камашко.
— Не твоё дело, вожатому виднее.
— Да, — включился в разговор Юрик, — Я сторожу, ясно!
— Ясно, ясно, — Камашко и отошёл к воде.
Северянинов и Гниломёдов тоже убрались.
Юрик бросив на Рому благодарный взгляд, но ничего не сказал. Он сел на место. Продолжил наблюдать за купающимися. И через какое-то время позвал Рому из воды. Он показал ему следы маленьких подковок на песке.
— Я уже эти подковы видеть не могу! – сказал Рома в сердцах, и начал вытираться.
Юрик встал на четвереньки и пополз по следу. Рома с полотенцем пошёл за ним.
— Мы же вчера её здесь видели? — прошептал Юрик.
Рома посмотрел на противоположный берег. Там на суку болталась тарзанка.
— Вроде, да.
— Это её следы.
Рома вдруг почувствовал, как утомили его эти поиски. Переживания по поводу неуловимого привидения надоели, как песок в плавках, который как ни вытряхивай, всё равно немного останется.
Но Юрик уже полз по следу.
— За мной! – говорил он тихо, — Чую, мы её сегодня поймаем.

27

Девочки купались отдельно от мальчиков, на соседнем пляже, отгороженным рядком невысоких кустов.
Боря Андреич разделил отряд по половому признаку специально. «Так с вами легче справиться», — говорил он детям. Когда Рома и Юрик, идя по следу, выглянули из кустов, они увидели идиллическую картину. Девочки в купальниках стояли вокруг Дины Мерчанской и тянули руки к солнцу. Дина всегда говорила своим воспитанницам, что «в солнечных ваннах есть что-то мистическое». Не все девочки с ней соглашались, но «тянуться к солнцу» и говорить «здравствуй, солнышко», приходилось всем. Отказаться было сложно. Если уж весь коллектив говорит солнышку «здравствуй», то кто ты такая, чтобы игнорировать солнышко?
Дина и девочки вокруг неё неподвижно стояли с зарытыми глазами. Мальчикам это было на руку, они оба тихо выползли из кустов и на четвереньках поползли по следу.
Сандалии и шлёпанцы девочек лежали в стороне. Дина утверждала, что приветствовать солнышко можно только босиком. И ещё она говорила, что так «ноги дышат», во что Рома и многие не верили. Им было сложно и даже страшно представить, как дышат ноги.
Следы-подковы вели прямо к сваленной в кучу обуви. Юрик разгрёб сандалии и вытащил пластиковую пару шлёпанцев. Вместо каблуков у них были маленькие подковки.
— Не может быть! – сказал Рома громко.
Девочки в кругу, открыли глаза, увидели мальчиков и громко завизжали. Визжали с видимым удовольствием, визжали, а сами смотрели, какой эффект производит их визг. Нельзя сказать, что Рома и Юрик их слишком сильно напугали.
Мальчики вскочили на ноги, заметались и бросились к кустам.
— Шлёпанцы мои верните! – закричала Верочка, голос её на мгновение заглушил девичий визг. Юрик и Рома остановились.
— Так это твои?
— Мои, — недовольно сказала Верочка, забирая шлёпанцы.
— Откуда они у тебя?
— Не ваше дело!
Тут кто-то из доброжелательно настроенных девочек сказал:
— Это у неё мамины!
Верочка густо покраснела, и в глазах у неё появился недобрый блеск.
— Никакие это не мамины, это мои.
— Идите к себе мальчики, и не пугайте нас больше, — мягко сказала Дина.
Мальчики ушли. А Верочка повернулась и сказала девочкам, как бы, между прочим:
— Надоели уже. Просто преследуют меня!

Вернувшись в отряд вместе со всеми. Рома и Юрик, устав ругать между собой Веру, переключились на другую тему. Они обсуждали, как и где устроить облаву на женщину с лошадиной головой. Рома стоял на крыльце ступенькой выше Юрика и всё твердил: поймать, поймать, поймать…
Юрик считал эту идею не самой лучшей, но после того, как Рома обвинил его в трусости, Юрик резко изменил своё мнение и даже принялся настаивать на облаве. Из чего, кстати, Рома сделал простой вывод, человека можно уговорить делать всё, что угодно, надо только знать правильный подход.
Не могли сойтись на месте для засады. Юрик утверждал, что приведение надо караулить возле санчасти. Рома голосовал за пруд. Только пруд, потому что они видели женщину с лошадиной головой именно там.
— И, думаешь, чего она там возле пруда делает? – спросил Юрик с усмешкой, — Искупаться пришла, или, может, водички попить?
— Не знаю, — Рома сохранял серьёзность, — Только что-то мне подсказывает, что она там где-то по ночам бродит. И вообще, надоела она мне! Я с ней сегодня разберусь! Раз и навсегда!
Юрику не понравилось то, что не его посетила такая твёрдая решимость, и он энергично подхватил:
— Да, мы с ней сегодня разберёмся. Она у нас драпать будет до самого кладбища. Мы её сами напугаем, она у нас уздечку потеряет!
Юрик разошёлся ни на шутку. Но на середине предложения он замолчал, и лицо его побледнело и словно сжалось в кулачок, стало меньше. Прямо за корпусом раздалось громкое конское ржание.
Это было так неожиданно и страшно, что Рома почувствовал, что кости его стали мягкими, и он, буквально, «стёк» на ступеньки. Лошадиное ржание повторилось, теперь оно звучало, и оба мальчика медленно повернули головы, ожидая увидеть нечто неземное, но из-за угла корпуса появился, блеснув на солнце лысиной, дядя Митя. Улыбка на его лице смотрелась так же странно, если бы вам неожиданно улыбнулся биллиардный шар. Он, казалось, был рад тому, что ему удалось напугать мальчиков. Прикрыв глаза без ресниц, он ещё раз заржал, и надо сказать получилось у него здорово. От лошади не отличишь. Мальчики ожили, выдохнули воздух. Юрик заговорил первым:
— Это вы?
— Что я? – дядя Митя хитро прищурился.
— Вы, значит, ржали?
— Понравилось? – дядя Митя, собираясь повторить, и уже набирая воздух.
— Не надо! – закричали, не сговариваясь, Рома и Юрик.
Дядя Митя посмотрел на них удивлённо.
— Не надо, так не буду. Вы всё равно всё на празднике увидите. Я там песню буду петь. Утёсова. Про лошадь. Знаете такую?
Друзья замотали головами:
— Нет.
— Эх, молодёжь, как же можно классики не знать?!
Дядя Митя сильно тряхнул головой, и если бы у него были волосы, он бы красиво рассыпались по плечам. Но растительность растерял он двадцать лагерных смен назад, так что только солнечный зайчик пробежал по блестящей плеши.
Дядя Митя пошёл дальше по своим делам, напевая «Только встанет над Москвою утро вешнее…». Мальчики молча смотрели ему вслед.
— А, может, нет никакой женщины с лошадиной головой, — сказал Юрик.
— Мы же вдели её, тогда, у озера, – ответил Рома.
— Видели, — согласился Юрик, — Ну и что? Это могла быть галлюцинация, общая, массовая.
Рома возразил другу, не может быть галлюцинация у всего лагеря. Юрик согласился с Ромой, да, действительно, не может.
— Где ж она днём-то прячется?
— Если это призрак, — сказал Рома, — То где угодно. У тебя в кармане может сидеть…
Юрик хлопнул себя ладонями по карманам, а после покрутил пальцем у виска.
— Дурак ты, и не лечишься.

28

В этот раз Володя смотрел рисунки Ромы очень долго, взъерошивал волосы, тёр ладонями лицо, словно пытаясь проснуться. Вытягивал руку с рисунком, смотрел на эскиз на расстоянии, а после резко подносил рисунок к глазам, стараясь рассмотреть мельчайшие детали.
— Странная у тебя фантазия, сказал он, осторожно откладывая рисунки в сторону.
— Можно я об этом мультфильм буду снимать?
— В принципе, это интересно. Мне непонятно только, чем ты свой мультфильм будешь заканчивать.
— Что? – не понял Рома.
— Финал какой у твоей истории будет?
— А. Ну этого я ещё не знаю, — сказал Рома искренне, — Не знаю я, чем всё закончится. Мне самому интересно.
Володя вдруг воодушевился, быстро заходил по комнате, местами даже подпрыгивая.
— Прекрасная идея! Чудесная! Делать мультфильм в реальном времени, не зная, чем он закончится, открытый финал! Очень современно, это очень современно!
Володя в ажиотаже подскочил к Роме и потряс его за плечи.
— Ты хоть понимаешь, что это современно, прогрессивно?!
Рома кивнул, мол, понимаю, а что ещё ответить, когда тебя трясут за плечи и смотрят прямо в глаза?
— Приступай немедленно! – приказал Володя, — Будем работать круглые сутки, снимать, снимать и снимать!
— Меня Боря Андреич не отпустит часто сюда ходить, — сказал Рома.
— Ничего, — уверил его Володя, — Я с вашим десантником договорюсь. В конце концов, нам с тобой к концу смены успеть надо, чтобы всем показать на закрытии, на празднике твой мультфильм. Сможешь работать на износ? Готов пожертвовать собой ради искусства?
— Готов! – бодро ответил Рома, подумав при этом, что он совершенно к этому не готов.

У Ромы началась свободная жизнь. Юрик завидовал другу, но вида старался не показывать. Юрик был гордый.
Володя договорился с Борей Андреичем, и теперь Роме даже во время тихого часа было позволено ходить в «САМОДЕЛКИН» и задерживаться там хоть до самого отбоя.
К чести Ромы надо сказать, что он пробовал устроить и Юрику свободный режим. Но Боря Андреич не поверил в то, что Юрик нужен Роме как помощник для производства мультфильма.
— Иди с Богом, — сказал он Роме устало, — И не морочь мне голову, а то и тебя не пущу.
Роме ничего не оставалось, как подчиниться.
Он, кстати, заметил, что Боря Андреич, в последнее время, изменился ни в лучшую сторону, расклеился, стал даже пренебрегать физическими упражнениями. Что совсем не было на него похоже. Не бегал больше по утрам вместе с отрядом, а сидел на детских качелях, ждал, пока все сделают круг, и грустно жевал травинку. Казалось, что вожатого гложет неприятная, тяжёлая мысль.
И хотя днём Рома мог располагать своим временем, как ему захочется, ночью они с Юриком никак не могли покинуть отряд. Палаты охранялись Борей Андреичем и Диной с удвоенным рвением. Вожатые чуть ли не до самого утра ходили по коридору, как часовые, спали посменно, заглядывали к ним каждые пятнадцать минут и завели неприятную привычку неожиданно включать мощные фонарики и шарить лучами по кроватям, «проверяя личный состав», как говорил Боря Андреич.
Ко всему прочему Дина быстро проходила между кроватей, и легонько дотрагивалась до спящих, проверяя, есть ли ребёнок на месте, или вместо него под одеялом лежит умело изготовленная кукла из баскетбольного мяча и пары сандалий и тёплой куртки.
Несколько ночей подряд Рома и Юрик не могли выйти наружу. Нельзя сказать, чтобы Юрик сильно расстраивался из-за этого. От него Рома услышал в один из дней, что, мол, нет, так нет, значит, не судьба разобраться нам с этим призраком. Но у Ромы решимости не убавилось. Он не знал, что будет делать, если встретит женщину с лошадиной головой, но был уверен, что не побежит – это точно. Даже то, что она может превратить его в мертвеца (а такое, Рома знал, может случиться.) не пугало Рому.
Каждый день он снимал по кадрам будущий мультфильм, вместе с Володей разбираясь со старой кинокамерой, которую его наставник закрепил объективом вниз. Под кинокамерой Володя клал Ромины рисунки. До этого Рома и предположить не мог, что секунда экранного времени, это двадцать четыре кадра и, значит, надо двадцать четыре рисунка сделать и столько же раз нажать на кнопку.
Иногда Володе приходилось окликать Рому, потому что тот застывал с полуоткрытым ртом, с очередным эскизом в руках. И глаза его останавливались, он ничего не видел перед собой, он думал. Думал о том, как бы отвлечь Борю и Дину в момент ночного обхода, а самому сбежать из палаты. Долго Рома думал и, кажется, придумал.

Девочка по фамилии Глыба пыталась завести разговор с рыжей Верочкой. Глыба перелегла на освободившуюся кровать, которая стояла пустой с тех пор, как Ира оказалась в санчасти. Верочке не нравилась новая соседка, и она Глыбу игнорировала. Глыба же наоборот очень хотела дружить, и вот теперь, после отбоя, видя, что Верочка лежит с открытыми глазами, решила с ней заговорить:
— У тебя пилочки для ногтей нету?
— Нет, — ответила Верочка, даже не посмотрев на новую соседку.
— А тебе кто из мальчиков нравится, Юра? – не унималась Глыба.
— Никто, — ответила Верочка, демонстративно закрывая глаза, мол, оставь меня в покое.
Но Глыба была настойчивой, пробивной девушкой. Она даже уговорила родителей купить ей спортивный велосипед. Дело было прошлой зимой. Глыба напоминала о велосипеде родителям не реже трёх раз в день и родителям её велосипед начал являться в страшных снах. Не выдержав, они вприпрыжку побежали в магазин.
Глыба и в человеческих отношениях предпочитала легкое давление. Со своей стороны, разумеется. Она и не думала заканчивать разговор с Верочкой.
— Тебе же Юра нравится, я знаю.
Верочка открыла глаза и приподнялась на локте.
— Ты мне поспать дашь, или нет?
— А ты скажи, нравится, или нет?
Но Верочка только стороннему наблюдателю могла показаться мягкой, уступчивой девочкой.
— Я тебе сейчас подушкой по башке дам, – сказала она Глыбе с милой улыбкой.
Глыба тоже нащупала подушку. Желание подраться перевесило желание дружить. Но в этот момент Верочка неожиданно спросила:
— Что это квакнуло?
— Чего?
— Кто-то квакнул.
Глыба приняла это на свой счёт:
— Это ты про меня?
Но Верочка говорила абсолютно серьёзно.
— Я слышала, кто-то квакнул.
Глыба напрягла слух. Остальные девочки спали. В палате была тишина.
— Послышалось, — сказала Глыба.
И в ту же секунду прозвучало отчётливое «ква-а-а».

Боря Андреич обходивший с дозором корпус вздрогнул от громкого визга. Он бросился к входу и там столкнулся с перепуганной Диной Мерчанской.
— Ты куда? – крикнул он.
— Не могу, — закричала Дина в ответ, — Не могу я там оставаться! Гадость! Какая же гадость!
И Дина, широко размахивая руками, скрылась в темноте.
Под аккомпанемент девичьих воплей, ничего не понимающий Боря Андреич прошёл по скрипучим доскам коридора и открыл дверь в палату.
Картина, открывшаяся ему, была величественной и странной. Все девочки, все, как одна, стояли на кроватях и показывали пальцами на пол.
— Там лягушки! Лягушки! – верещали они, перебивая друг друга.
— Тишина! – рявкнул Боря Андреич.
В палате стало тихо. И через секунду послышалось неприятное «ква-а-а».
— Это она, — тихо сказала забравшаяся на подоконник Глыба и поджала под себя одну ногу.
Боря Андреич нагнулся и посмотрел под кровати. Лягушки маленькие и большие, словно шарики с водой внутри, перекатывались-переползали с места на место, стараясь спрятаться там, где темнее.
— Спускайтесь, они не кусаются.
Боря Андреич поднял голову на девочек и понял, что пока лягушки прыгают по полу, никто из девочек не двинется с места.

Рома и Юрик перебегали от дерева к дереву. Тёмный лес шумел над их головами, словно там, наверху, перекатывались огромные волны. Юрик пытался разглядеть свои руки.
— Бородавки будут, — причитал он шёпотом.
— Не бывает от лягушек никаких бородавок, — ответил ему тихо Рома.
— Откуда ты знаешь?
— Читал.
— В книжках и врут часто, между прочим.
— Надо было больше наловить, — покачал головой Рома и осторожно выглянул из-за дерева.
— Куда уж больше! – возмутился Юрик, — Мы так всех собрали.
Друзья добрались до пруда. Остановившись в нескольких шагах от воды, Юрик разглядывал свои руки лунном свете. Искал бородавки. Рома оглядывался по сторонам. Сильный ветер разогнал всех комаров. Вода покрылась рябью, дрожала, словно от страха.
— У меня петарда есть, — сказал Юрик
— Откуда?
— У Гниломёдова отобрал.
— Покажи.
Юрик вытащил пластиковую трубку из-за пазухи. Петарда была выкрашена в защитные зелёно-коричневые цвета. Петарда вызывала уважение.
— Если что, сразу ей в морду лошадиную! – сказал решительно Юрик, показывая, как он дёрнет за верёвочку, которой заканчивалась петарда.
Рома машинально прикрылся плечом. Довольный Юрик сунул петарду за пояс.
«Главное, чтобы она в штанах у него не взорвалась» — подумал Рома.

В который раз за смену мальчики стояли и ждали. Тянулись минуты. Ветер из леса принёс тонкую паутину и бросил Роме на лицо. Рома начал снимать липкие паутинки, увлёкся этим занятием, а когда убрал руки от лица, увидел женщину с лошадиной головой.
Ещё Рома услышал, как трагически заурчало, а потом и зарычало у Юрика в животе.
Призрак стоял довольно далеко от них. Но, тем не менее, его можно было хорошо рассмотреть.
Женщина с лошадиной головой смотрела на мальчиков чёрными, выпуклыми глазами. Ничего человеческого не было в этом взгляде. Холодные искры дрожали в выпуклых глазах. Голова серая, большая и плотно вросла в плечи. Белый халат на ней, был застёгнут на все пуговицы, и только треугольник воротника трепетал на ветру. Рома даже услышал, как он тихонько хлопает о конскую морду. Страшнее всего было то, что женщина была словно готова к прыжку. Она как дикий зверь следила за движениями жертвы, чтобы в случае чего, опередить, броситься, и разорвать её жёлтыми, крупными зубами.
Рома услышал плеск за своей спиной, он на секунду обернулся и увидел, что Юрик стоит уже в воде по пояс и из воды грустно торчит фрагмент петарды, взорвать которую нет уже больше никакой возможности. И ещё заметил Рома, что губы у Юрика белые, как две полоски пластыря, наклеенные друг возле друга.
Рома повернул голову и к своему ужасу понял, что женщина с лошадиной головой бесшумно переместилась и стоит уже совсем недалеко от него. Рома почувствовал, что кожа над его ушами против его воли собралась гармошкой. Очень странное ощущение. Из глаз сами собой потекли слёзы. Надо было прощаться с жизнью. Вода забралась в кеды. Рома и не заметил, как, пятясь, зашёл по щиколотку в озеро. Судя по плеску сзади, Юрик уже переплывал на противоположный берег. Он же боится воды, мелькнуло у Ромы. И сам он в тот же момент понял, что уже не успеет прыгнуть в воду, а если и успеет, то топором пойдёт на дно. Силы покидали Рому с быстротой молнии. Отступать было некуда. И тут Рома сделал то, о чём будет вспоминать до преклонных лет. Потому что поступок этот ни тогда, ни много лет спустя, не покажется ему хоть сколько-нибудь разумным.
Рома глотнул воздуха и закричал так громко, что само эхо, должно быть, сильно удивилось и повторило его крик дольше, чем положено.
— Уйди от меня!! – заорал он женщине с лошадиной головой, — Пошла вон!
И та остановилась, замешкалась, потеряла уверенность. И Рома, видя это, сунул дрожащую руку в карман, рывком вынул сирену шведских полицейских, которую он прикарманил в своё время, и дунул в неё, что есть мочи.
Резкий звук полоснул по верхушкам деревьев. Призрак развернулся и тяжело пошёл в лес. Рома увидел, как чёрная, спутанная грива разделяет белый халат на две половины. Жуткий страх сменился азартом, тем, что испытывает охотник, наблюдая, как зверь, которого он ждал в засаде больше суток, уходит от него.
Рома бросился в погоню. Бежать не было сил. Но он упрямо шёл за белым халатом, качавшимся впереди, в такт шагам призрака. Рома словно участвовал в слаломе, обходя деревья, маневрируя между ними.
Поначалу ног не хотели сгибаться, но потом напряжение ушло, и Рома побежал. Чувствовал сквозь подошвы кед каждую кочку, каждую сухую ветку, легко отталкивался от земли, деревья словно сами собой расступались перед ним. Лес будто бы помогал ему. Луна светила всё ярче. Белый халат приближался.
Рома увидел, что женщина с лошадиной головой споткнулась и поспешила дальше. Рома понял, ей тяжело бежать. Тяжело? «Разве может быть тяжело призраку?» – подумал Рома.
Они приближались к санчасти. Вскочив на крыльцо, женщина быстро поправила съехавшую на бок лошадиную голову и заскочила внутрь. Хлопнула дверь, щелкнул замок, и установилась неожиданная тишина.
Рома стоял перед санчастью, как заколдованный, пытаясь сжиться с тем, что произошло, как-то переварить это, соединить всё в голове.
Но тут чьи-то холодные руки поползли по его спине к плечам. Рома задрожал всем телом, словно через него пропустили электрически ток, и завыл от отчаяния. Но знакомый голос сзади успокоил его:
— Тихо, тихо, это я, Юрий.
Рома обернулся и увидел насквозь мокрого Юрика. Друг его почему-то широко улыбался, на лбу его блестели капли. Рома, обессилев, сел на землю.
— Где она? – спросил Юрик.
— В санчасти заперлась.
— Ломаем дверь! Надо Ирку твою спасать, — оживился Юрик.
— Подожди. Она не настоящая.
— Кто? Ирка?
— Нет, привидение не настоящее. Фальшвое, понимаешь?
Юрик посмотрел на Рому, как на сумасшедшего. Рома не успел ничего объяснить, потому что дверь санчасти резко распахнулась. Мальчики, не ожидавшие этого, отпрянули назад. На пороге стояла Софья Эриковна с фонариком в руке. Яркий луч перебегал от Юрика к Роме, заставляя их щуриться.
— Фамилии! – грозно сказала Софья Эриковна.
— Бежим… — шепнул Юрик.
И они побежали. Софья Эриковна их не преследовала. На бегу Рома обернулся и увидел, что фонарик на крыльце потух. Рома затормозил и Юрика придержал, потому что тот нешуточно разогнался.
— Слушай, – сказал Рома негромко, — Я всё понял. Женщина с лошадиной головой – это Софья Эриковна. Не зря она в санчасть побежала. У неё и халат белый, заметил?
— Умный ты, – сказал Юрик, — А голова-то у неё нормальная, как у человека.
— Правильно, — горячо заговорил Рома, — Я, когда за ней бежал, увидел, голова у неё на бок сползла.
— И что? – не понял Юрик.
— Голова на бок сползла, а она её поправила.
— И что? – спросил Юрик, по-прежнему ничего не понимая. Рома поразился, как Юрик может быть таким бестолковым:
— Это у неё не голова! То есть, не своя голова!
— А что тогда.
— Маска! – в сердцах крикнул Рома и сам поразился своей догадке. Он даже почувствовал гордость за себя, вот, мол, какой я сообразительный. Юрик тяжело соображал, казалось, можно было услышать, как мысли скрепят у него в голове.
— Маска? – повторил Юрик, и уставился на Рому.
— Да, маска, специальная маска, которую Эриковна на голову надевает.
— Зачем?
— Не знаю. Людей пугать.
Юрик задумчиво почесал нос.
— И она такую маску огромную таскает?
Рома начал уже злиться на друга.
— А что такого? Ну, таскает…
— Тяжело же.
— Почему, тяжело? Маски, обычно, лёгкие. Из папье-маше.
Юрик не понял:
— Из чего?
— Папье-маше, материал такой, лёгкий… Как картон….
Рома сделал руками в воздухе загадочные пассы, пытаясь показать картон.
— А где она маску-то такую взяла? – не унимался Юрик.
— Да что ты привязался к этой маске… — начал было ругаться Рома, и вдруг осёкся, — И правда, где она маску-то взяла…
Простая и невероятная мысль пришла Роме в голову.

29

Боря Андреич встретил мальчиков у корпуса с мощным, как маяк, фонарём.
Внешне вожатый был спокоен, но каждый в отряде знал, что спокойствие это мнимое. За ним обязательно последует буря.
— Можете начинать собирать вещи, — сказал вожатый, — Завтра с первым автобусом домой.
Юрик сник. Но Рома посмотрел внимательно на вожатого и произнёс:
— Вы голову лошадиную склеили?
Боря Андреич едва не выронил фонарь.
— Что?!
— Вы её сделали, и Софье Эриковне дали, — сказал Рома уверено.
Вожатый попытался проявить твёрдость:
— А ну-ка марш в палату!
Юрик послушно зашагал, но Рома остановил его, схватив за руку. Он решил идти в своём расследовании до конца:
— Вы сделали. А она с этой головой нас пугает.
— Хватит ерунду говорить, — вожатый надвигался на них, выпятив тяжёлую челюсть вперёд. Но Рома не шелохнулся.
— Это плохо. Все боятся. Как вам не стыдно? А ещё взрослый!
Боря Андреич остановился. Сник. Будто бы стал меньше ростом.
— Это не то, что вы думаете, — глухо сказал Боря Андреич, — Тут дело в другом…
Этой ночью Рома и Юрик узнали от вожатого тайну женщины с лошадиной головой.

— Я всё знаю – заявил Рома лохматому Володе на следующий день.
Володя отложил в сторону паяльник. Тонкая струя дыма закачалась в воздухе.
— Что ты знаешь?
— Как закончить мультфильм. Вот.
Рома протянул Володе рисунок и сказал:
— Это последний кадр будет.
Володя посмотрел на рисунок, а после на Рому. Так обычно смотрят на человека, который сидел с вами за столом, рассуждал о серьёзных вещах, а после вдруг вскочил на стол и начал орать петухом.
— Какая у тебя странная фантазия, — заметил Володя.
Рома шмыгнул носом.
— Это не фантазия.

Следующие два дня Рома не покидал «САМОДЕЛКИН», сидел в кружке и снимал свой мультфильм. Время от времени к нему заходил Юрик. Он страдал оттого, что приходится молчать. Тайна распирала Юрика изнутри, как воздух распирает воздушный шарик.
Юрик ходил, пыхтя, сжав губы, боясь проговориться. И даже если ему задавали простые вопросы, например, «как дела?», Юрик предпочитал не отвечать, глядел на спрашивающего круглыми глазами и мотал головой в разные стороны. Иногда он просто мычал. Многие люди думали, что Юрик заболел.
— Не могу терпеть, — шептал Юрик, отозвав Рому в сторону.
— Надо, — ответил Рома твёрдо.
— Знаю что надо, но, предупреждаю, могу не выдержать, — говорил другу Юрик страдальческим голосом.

30

Прощальный вечер в лагере «Колосок» ждали с нетерпением, и вот праздник наступил. Дети, которых родители увезли за день или за два до торжественного события очень расстраивались. Во-первых, потому что заявленная программа была весьма разнообразна, а во-вторых, все понимали, что на вечере можно будет вести себя как угодно, и последний день в лагере всем всё позволено.
В клуб без стен снесли стулья изо всех корпусов. Желающих посмотреть отчётный концерт, было очень много. Родители, вожатые, даже местные из деревни пришли. Юрик со страхом выискивал глазами Капитана, но, счастью, тот не явился.
Дети вытащили из грязных вещей и натянули на себя самые чистые майки. То есть, самые чистые из грязных.
Боря Андреич надел кожаные штаны, а Дина шляпу в виде шахматной доски. На шляпе в чёрно-белых квадратиках были приклеены настоящие фигуры. Дядя Митя «Гав», большой любитель шахмат, заметил, что фигуры на шляпке у Дины стоят не просто так. Это был редко встречающийся в турнирной практике дебют Нимцовича.
Зрители волновались не меньше артистов. Последние, скажем прямо, беспокоились напрасно. Концерт получился замечательным. Пели хором наспех написанный гимн лагеря. Детям раздали бумажки с коротким, но патриотичным текстом. Запоминался припев: «Загляни, хоть на часок в наш любимый КОЛОСОК».
Рома подумал, что стихотворение в мастерской у Володи: «Из гвоздя и двух досок сделан лагерь КОЛОСОК» было всё-таки лучше. Оно и для гимна подошло бы.
Роме не досталось места, и он присел в проходе. Юрик, который увидел это, хотел согнать Северянинова с заранее занятого места, но Рома махнул рукой. Мол, не надо, пусть сидит, мне и здесь, на ступеньках хорошо. Рома улыбнулся Юрику, но, сказать по правде, Роме было невесело. Почти ко всем детям в отряде приехали родители. Его же папа и мама почему-то до сих пор не появились. А это означало, что он останется в лагере ещё на одну ночь. Юрик, скорее всего, составит ему компанию, потому что за ним тоже не приехали.
К тому же, Рома сильно волновался. От волнения у него то и дело начинала кружиться голова, и он обхватывал руками колени, чтобы удержаться на месте. Ни каждый день показывают твой мультфильм всему лагерю. Рома ждал провала со скандалом вместе.

После исполнения гимна, на сцену вышли ведущие вожатая Татьяна Постоялко и худой мальчик, который представился так тихо, что никто не расслышал ни имени его, ни фамилии. Татьяна сказала в микрофон, что вопреки заведённому порядку, официальная часть, вместе с финальной речью Каролины Львовны, будет в конце, а до этого выступит самодеятельность, и дети покажу то, чему они научились во время смены. В заполненном зале клуба раздались дружные аплодисменты. Кто-то засмеялся, хотя смеяться, в общем-то, было нечему.
Медленно, крадучись, словно боясь выстрела, на сцену вышла полная девочка с маленькой скрипкой в коротких руках. Остановилась она где-то с краю. Дальше идти не захотела. Татьяна Постоялко принесла ей микрофон и объявила фантазию Моцарта. Через секунду инструмент в руках девочки завизжал, как резанный. Моцарт не понравился решительно никому в «Колоске».
После братья-близнецы показывали фокусы из самоучителя.
Детский оркестр сыграл попурри из песен Майкла Джексона.
Маленькие Гниломёдов и Шаршуев, подталкивая друг друга, появились перед публикой. Татьяна Постоялко опустила им микрофоны. Они начали в два голоса читать «Дядю Стёпу», сбились, запутались в строчках и чуть не подрались на сцене, выясняя отношения. Публику их выступление повеселило.
Далее Камашко поднимал гирю.
Дошла очередь и до дяди Мити по прозвищу «Гав». Он спел песню про лошадь из репертуара Леонида Утёсова, и в конце характерно заржал в микрофон. При этом многие из присутствующих вздрогнули от неожиданности.

Дети оказались непростой публикой. Вожатые пытались их успокоить, но скоро устали, сидели по бокам и шикали на тех, кто ближе, а в центре зала творилась настоящая буря. Некоторые особенно активные девочки и мальчики вставали на сидения и орали во весь голос, до тех пор, пока не могли уже говорить, а только шипели, как змеи.
Каролину Львовну на первом ряду не пугала их. Тем более, с ней, после санчасти произошли разительные перемены. Она была в белом! Белая юбка и блузка с вышитыми запятыми. И, самое главное, директор лагеря улыбалась. Она охотно хлопала в ладоши вместе со всеми, и, разве что, не стучала ногами и не свистела.
Должно быть, видя, что Каролина Львовна подобрела, дети окончательно расслабились.

Под конец концерта в зале отключили свет. Это было так неожиданно, что дети перестали кричать. На короткое время установилась тишина, а потом все разом начали переговариваться, хихикать, и даже хрюкать.
Обернувшись, можно было увидеть, как между балками, поддерживающими крышу в кабинке с кинопроектором, горит свет. В прямоугольном окошке виднелись лица дяди Мити и Гниломёдова.
Рома, сидящий в проходе на ступеньке, сжал руки в кулаки с такой силой, что заболели пальцы. Он никогда так не волновался.
Зажёгся экран. Яркие точки загорелись в зрачках зрителей.
На экране возникла подрагивающая надпись: «ТАЙНА ЖЕНЩИНЫ С ЛОШАДИНОЙ ГОЛОВОЙ». Зал замер. Смешки и разговоры смолкли. А тонкий голос на галёрке сказал, «не надо». Но было уже поздно.
Рома, как автор мультфильма, сразу взял быка за рога. Между неожиданно толстых, заштрихованных коричневым фломастером деревьев замаячил призрак. Сколько не старался Рома, сколько не переделывал, женщина с лошадиной головой получилась у него скорее нелепой, нежели страшной. Впрочем, всё у неё было на месте и грива и оскал, и развивающийся белый халат. Фильм был немой, и музыка, скорей всего, была бы тут лишней, она бы только отвлекала от содержания.
Юрик, казалось, нервничал больше автора мультфильма. Он закрыл глаза, потом открыл, а после закачался, как маятник, вперёд-назад, вперёд-назад, не сводя глаз с экрана.
Призрак на экране, тем временем, снял картонную голову, в руке у него оказалась палочка, и он превратился в Каролину Львовну Интяпину.
Этого никто не мог ожидать. Стон удивления раздался под крышей клуба.
Каролина Львовна вскочила со своего места, обернулась к кабинке с кинопроектором и громко крикнула:
— Прекратите показ! Выключите это немедленно!
Она, забыв, что смертельно больна, двумя руками подняла высоко палку над головой и погрозила ей сидящим в рубке.
— Выключите! Я что, неясно сказала!
Но дядя Толя вдруг перестал слышать. Он показал на своё ухо и закричал в ответ:
— Что вы говорите, я не разберу.
На экране закачалась надпись «Конец фильма».
Свет в клубе зажёгся, зрители зажмурились, затем открыли глаза и после все, как один, повернулись и посмотрели на Каролину Львовну.
Директор «Колоска» попала в глупое положение. Она всё ещё стояла с палкой над головой. Под взглядами зрителей, она медленно опустила палку и криво ухмыльнулась.
Дина Мерчанская тоже сидевшая на первом ряду, встала и во весь голос потребовала:
— Автора! Автора!
Юрик вскочил со стула:
— Вон он, автор. Это он нарисовал. Молодец!
И Юрик стал хлопать в ладоши, как ненормальный. И все, все, кто был в клубе, начали аплодировать, и кричать «браво, бис и молодец».
Рома не ожидал такого триумфа. Он чуть не прослезился от удовольствия. Все смотрели на него, и все были ему благодарны. Весь лагерь словно вздохнул с облегчением, после многих дней и ночей сковывающего страха. Рома обернулся и увидел, как человек-кисточка Володя показывает ему знак «Виктория», подняв руку с двумя пальцами. Рома сказал своему учителю «спасибо». Но из-за овации слов не было слышно. Впрочем, Володя понял, что сказал ему Рома.
Мальчики и девочки из его отряда и Гниломёдов, и Камашко, и Шаршуев и Верочка, и Глыба, все дружно били в ладоши. Рома оглянулся вокруг и нашёл ту, которую искал. На последнем ряду стояла Ира. Она смотрела на Рому влюблёнными глазами и послала ему воздушный поцелуй.
Вдруг Рома увидел, что к нему, по лестнице поднимается Каролина Львовна. Она сжимала в руках палку, как бейсбольную биту и была настроена самым решительным образом. Рома попятился назад, споткнулся о ступеньку, потерял равновесие, и сел на лестницу. Каролина Львовна шипя что-то неразборчивое, приближалась к нему, и никто из зрителей не порывался её остановить. «Ведь не будет же она меня бить, при всёх!» — мелькнула у Ромы мысль, но палка была уже так близко, что Рома зажмурил глаза и закрыл голову рукой.
В этот момент он услышал знакомый, родной голос:
— Рома, ты, почему сидишь на полу?
И другой родной голос спросил:
— А что вообще здесь происходит?
Рома оглянулся, и увидел, что тремя ступеньками выше стоят его родители. Мама и папа.
— Прости, мы опоздали. Попали в пробку, — сказала мама виновато.
— Это ничего, — расплылся Рома в улыбке, — Вы вовремя.

31

Каролина Львовна сбежала с праздника, забыв про хромоту. Она закрылась в своём кабинете с телевизором. Недовольные родители стучали в дверь и требовали объяснений. Но директор сидела тихо, как мышка. Она думала, мучительно думала, что теперь будет с её карьерой. В какой-то момент взгляд Каролины Львовны упал на лошадиную голову из папье-маше. Маска вид имела затасканный, грива свалялась, краска давно потеряла свежесть. Каролина Георгиевна с силой пнула её ногой.
— Ненавижу! – сказала она.
Сложно сказать, кого она ненавидела, конкретно маску или слишком нахальных современных детей, которые имеют смелость не подчиняться правилам и поступать, так как считают нужным.
«Справедливости захотел, наглец маленький!» — подумала Каролина Львовна про Рому и ещё раз изо всей мочи двинула по лошадиной голове. Отбила ногу и сделала в маске внушительную дырку. Теперь лошадиная голова уже ни на что не годилась.

Родителей Ромы узнали все подробности от одного из главных героев истории.
Рома рассказал им, что знал сам, а так же то, в чём признался Боря Андреич. Каролине Львовне не нравилось, что дети ночами бегают на озеро. И она решила всех напугать. Зная детскую страшилку, она попросила Борю Андреича смастерить маску лошадиной головы и ходила после отбоя в этой маске по лагерю.
Отец Ромы, крепкий мужчина с залысинами, хмыкнул и заметил:
— Да у неё с головой не всё в порядке. Не с лошадиной, а с её головой, человеческой.
Мама, слушая рассказ, собирала Ромин чемодан. Она смягчила папины слова:
— Каролина Львовна, немножко, я думаю, перегнула палку.
Папа продолжал возмущаться.
— И вожатый ваш тоже хорош! А если бы они кого-нибудь до смерти напугали? Что тогда?
— Ладно, — мама не хотела скандала, — Всё уже закончилось. Потом разберёмся.
Рома подумал, что они явно пока не представляют себе, как здесь в «Колоске» всё было серьёзно.
Мама повернулась к Роме.
— А где мочалка? – спросила она.
— Не знаю, — равнодушно ответил Рома, — Наверное, в душе.
— Сходи, — попросила мама, — Не хочется оставлять.

По светлеющим в тёмноте дорожкам, петляющим между сосен, Рома добирался до душа. Мимо проходили дети с родителями, которые несли чемоданы и рюкзаки. Последняя смена закончилась. Роме было грустно.
Он вошёл в пустой душ. Прошёлся по ребристым доскам, заглянул по очереди подо все скамейки. И нашёл свою мочалку. Сделал шаг к выходу и застыл на месте.
Потому что дверь в душевую отворилась и в проём просунулась страшная лошадиная голова. Она фыркнула и, повернувшись, посмотрела на Рому выпуклыми, застывшими глазами.
Если бы Рома увидел живого пятиметрового динозавра с острыми, как кинжалы зубами, он испугался бы меньше. Он и не заметил, как оказался сидящим на полу в луже и выжимающим сведенными от ужаса пальцами из бедной мочалки последние капли.
Тем временем, дверь душевой распахнулась и внутрь вошла настоящая лошадь. Лошадь капитана. Она сделала несколько шагов. Половицы прогнулись под её тяжестью. Она наклонила морду, и принялась пить воду из оставленной кем-то шайки.
Рома нервно хихикнул.
«Убежала всё-таки» — подумал он.

— Ты, значит, сразу к родителям, – возмутилась Ира, остановив Рому на полпути назад.
— Что? – не понял Рома, поворачиваясь к ней так, чтобы она не заметила мокрых штанов.
— А про меня ты забыл, — сказала Ира с вызовом.
— Нет, не забыл, — уверил её Рома, — Я бы тебя нашёл…
— Не ври, — прервала его Ира и протянула Роме кусочек бумаги, — Вот. Мой номер телефона. Приедешь – позвони.
Это звучало, как приказ.
— Обязательно, — обещал Рома.
Ира повернулась и уверенной походкой пошла к дежурящей в стороне милицейской машине. За ней приехала мама.

А за Юриком приехал дедушка. Таких дедушек Рома до сих пор не встречал. Дедушка примчал на мотоцикле, с развевающимися ушками кожаного шлема. Рома с удовольствием стал бы внуком такого модного деда.
— Дед ремонт затеял, мне теперь конец, — сказал Юрик Роме невесело, — Загоняет меня теперь совсем. Ты вот любишь работать?
— Не очень, — сказал Рома.
— И я не люблю. А дед обожает. Сам вкалывает и другим отдохнуть не даёт. Вот он какой. Настоящий изверг!
«Настоящий изверг» в этот момент, раскинув руки, стоял возле мотоцикла и дышал мягким ночным воздухом. Его острый подбородок смотрел в небо, дед улыбался с закрытыми глазами. Луна над его головой словно дрожала на тонких, невидимых пружинках. Рома подумал, какая разная луна бывает, словно меняется каждую минуту. Когда страшно, она ещё больше на тебя страху напускает, а когда тебе весело и легко, она очень приятной кажется.
— Рома, прощайся, — послышался голос родителей.
Шофёр Толя Маленький уже завёл машину. Рома протянул Юрику руку. Юрик пожал её.
— Ты звони, — сказал Юрик, как взрослый.
— Хорошо, буду звонить, — ответил Рома, и полез в карман. Он вытащил оттуда игрушку с ладонь величиной, панду из искусственного меха.
— На, — Рома протянул другу медвежонка, — Я родителям написал, они привезли. Это панда.
— Вижу я, вижу, — зашипел Юрик, оглядываясь по сторонам, — Давай сюда быстрее, а то подумают, что я как девчонка, в куклы играю.
И только спрятав медведя под майку, Юрик сказал:
— Пока.
— Спасибо тебе за всё, — ответил Рома.
— Не за что.
Рома вспомнил, как в одном фильме герои обнимались, и обнял Юрика. Юрик недовольно закряхтел.
— Ладно, всё…
И пошёл к деду.

Когда Рома устроился на заднем сидении машины, отец обернулся и посмотрел на него внимательно.
— Ты так вырос, — сказал он.
А мама засмеялась и потрепала Рому по голове.
Машина тронулась с места.
Когда они проезжали мимо Нахаловки, длинный, как дорожный знак, пастух помахал им кнутом, «на счастье».