рассказ

Николай Алексеевич вышел из квартиры, захлопнул дверь и сразу услышал храп. Нахмурившись, он постоял у двери и поднялся на пролет вверх. Так и есть, на площадке, между этажами спал бомж. Как и положено, во всем черном, грязный и бородатый.
Николай Алексеевич несильно ударил его носком кроссовка в подошву. Храп прекратился.
— Вставай! – сказал Николай Алексеевич довольно грубо.
Бомж замычал.
— Вставай быстро , я сказал! – Николай Алексеевич повысил голос, — Пошел отсюда быстро!
— Я щас, щас, извините, — прохрипел бомж, стараясь подняться.
Вообще-то они довольно вежливые, эти бомжи. Потому, наверное, что если не будешь вежливым, не выживешь в этом жестоком мире. Николай Алексеевич был знаком с их поведением. Не первого бомжа выгонял он уже из подъезда.
Собирался бомж очень долго. Еле встал, покачиваясь. Никак не мог попасть рукой в лямку старого рюкзака, не мог ухватить большую бутылку химическо-зеленого лимонада, поставленную им на подоконник.
Николай Алексеевич наблюдал за сборами бомжа и думал, что, наверное, неприятно вот так вот быстро подняться после сна и сразу пойти на холод, на улицу.
— Ты как сюда вошел? – спросил он. Подъезд был на замке.
— Да как вошел, обычно, — бомж наконец-то надел рюкзак и стал медленно спускаться вниз. Прошел мимо Николая Алексеевича. Странно, от бомжа не пахло.
Николай Алексеевич последовал за бомжом, слушая, что тот говорит.
— Вошел, не мусорил, ничего не сделал, — говорил тот негромко, но убедительно, — Но, главное, за что?
Бомж на секунду обернулся, но Николай Алексеевич как старался не смотреть ему в глаза, так и продолжал не смотреть. Дошли до первого этажа. Там бомж остановился и снова спросил:
— Я не понимаю, за что?!
Обычно Николай Алексеевич достаточно быстро отвечал на любые вопросы, но тут не смог ответить. Не нашелся.
И возле входа в подъезд бомж снова остановился и спросил:
— За что?!
А потом ушел. А Николай Алексеевич пошел на работу и думал все время, что нужно было ответить этому бомжу? Что? Дошел до своей конторы и тут на Николая Алексеевича накатило, волной изнутри, так, что он чуть вслух не стал говорить, неизвестно кому.
— Да как ты можешь меня стыдить тут?! С какой стати?! Ты себя стыди! Ты на себя посмотри, ты до чего себя довел! Я что ли тебе виноват! Я, между прочим, двух дочек воспитываю! И жена у меня на шее сидит! И я не жалуюсь, вкалываю, я не опускаюсь, по подъездам не ночую! А это мой подъезд! Ты здесь не живешь, понял! Та что нечего меня стыдить! Я не виноват ни в чем…
Вот так говорил про себя Николай Алексеевич, входя на работу. Только никто его не слышал.