Студент Кузмин умирал от голода. Без копейки денег он стоял возле институтской столовой и курил третью сигарету. Ему до слёз было жалко себя. Желудок скрутило от табачного дыма. Выход из положения был один, пойти и украсть тарелку с едой. Стыд бы он переборол, но его могли поймать. Публичного позора он бы не выдержал.
Занять тоже было не у кого. Он и так уже ходил по институту зигзагами, скрываясь от кредиторов.
Кузмин отбросил окурок и вошёл в столовую. Сильно пахнуло пирожками с капустой. Вдоль стойки тянулась очередь, люди семенили, заполняя и двигая подносы. Когда-то он тоже стоял в этой очереди, а черноволосый парень прямо перед ним взял второе, прошёл мимо кассы, прикрыв тарелку телом, и сел за дальний столик.

Несчастный успел только воткнуть вилку в картофельное пюре, как к нему подскочила кассирша и принялась орать так, что не по себе стало даже тем, кто заплатил за обед, не говоря уже о том бедном парне.

Кузмин вернулся в курилку. Его окликнули. Перед ним стоял его однокурсник, болгарин Бойков. Крупный, сытый человек с остатками чёрных волос на голове.
— Я здесь сценарий написал, — сказал Бойков гордо.
«Какой чудо», — подумал Кузмин, — «Студент сценарного факультета написал сценарий. Да за это надо приз давать!»
— Я его по-русски написал, — продолжал довольный собой Бойков. – Можно я его тебе прочитаю.
— Не, слушай, сейчас некогда,
«Достаточно мне и физических страданий», — подумал Кузмин.
— Ты занят, да? – не отставал Бойков.
— Да. Человека жду.
— Пойдём, пожалуйста. А я тебя угощу потом. И выпьем.
Выбора не было.
— Пошли, – согласился студент Кузмин.

Решили сесть в стеклянной галерее, где разрешено было курить. Впрочем, в институте можно было курить где угодно. Творческий ВУЗ, что и говорить.
— Называется «Птичка», — сообщил Бойков, доставая листок из внутреннего кармана пиджака. – Нравится название?
— Очень, – особенно Кузмину понравилось, что весь сценарий занимал половину страницы. Краткость – сестра таланта.
Бойков надел очки.
— Я начинаю.
— Давай.
— Только будь строгим. Про все ошибки говори.
— Начинай. Всё скажу.
Читал по-русски Бойков хуже, чем говорил. А писал и того площе.
— Жила-была птичка… — начал он.
« И как это можно снять?» — подумал Кузмин.
— …была она свободной, и летала, где хотела, — продолжал Бойков, добавляя в голос трагические ноты. – Но не было у неё совершенно «пшенаводы».
— Чего не было у птички?
— Пшенаводы.
— Дай посмотреть, — Кузмин заглянул в листок. – И что это такое, по-твоему?
— Пшенаводы? Ну, это чем птичка питается. – Бойков говорил абсолютно серьёзно.
— Нет. Пшено – это одно слово. Вода – это другое слово. Два разных слова. И пишутся раздельно.
— Спасибо, друг. – Бойков принялся чиркать в странице. Кузмин почувствовал, что от голода его начинает подташнивать.
— Можно, дальше?
— Давай. Конечно, давай.
Далее по сценарию оказалось, что птичка из-за отсутствия «пшенаводы» совсем потеряла разум, и залетела, сама, по своей воле в золотую клетку. Там её, разумеется, заперли, и она сидела там, как дура. Еды много, а свободы нет. Заканчивался сценарий мудростью: «Не будьте, как птичка».
— Это нельзя снять, — резюмировал Кузмин, когда Бойков закончил чтение.
— Почему?
— Как ты себе это технически представляешь?
— Дрессировщик, птичка… — проговорил Бойков неуверенно.
— И кто это смотреть будет, по-твоему? – голод сообщал словам Кузмина особый вес. – Кому интересно, как тоскливая птичка летает туда-сюда, а голос за кадром просит нас не быть, как она?
Бойков заметно расстроился.
— Ну и что. Я хуже фильмы видел, – только и смог он сказать.
— Не грусти. – Кузмин похлопал однокурсника по плечу. Бойкова было жалко. От огорчения, его нижняя губа совсем закрыла верхнюю. — Короче, дело вот в чём. Ты написал сценарий мультфильма. Подпиши там: «Сценарий мультфильма». И всё встанет на свои места.
— Это ты очень здорово придумал.
— Конечно, здорово. А теперь, пошли есть.
Кузмин поднялся с места. Но Бойков остался на месте.
— Подожди, пожалуйста.
— Ну, что ещё?
Бойков вытащил из кармана толстую пачку исписанных листов.
— Это продолжение. У меня это большой сценарий из киноновелл. Ведь мастер говорил, так можно, правда?
— Правда, — ответил Кузмин упавшим голосом.
— Послушай, пожалуйста.
Кузмин тяжело сел на скамейку. Следующий сценарий мало отличался от предыдущего.
— Жил-был кот, который был очень ленивый, — медленно читал Бойков. – А когда он охотился, он ходил на цыпках…
— На чём он ходил?
— На цыпках. А что, нет такого слова?

Кузмин думал, что выдюжит, но на сценарии «Собачка» он сломался. Неожиданно для себя самого он начал орать на всю галерею. Хуже чем кассирша в столовой. Такое красноречие ни до, ни после его уже не посещало. Невероятная убедительность появилась в словах. Он беспощадно резал правду-матку. Болгарин на протяжении всего монолога сидел, уставившись в сценарий, и не сказал ни слова. Зато Кузмин говорил без остановки. Он говорил, что Бойков понятия не имеет о том, что такое творчество, что нет разницы, на каком языке человек пишет, главное, чтобы у него были способности, только вот у Бойкова способностей нет, и не было, и сценарии его годятся только на то, чтобы растапливать ими буржуйку.
— А что такое «буржуйка»? – неожиданно спросил Бойков.
— Печка это! В печку их! И то они хреново гореть будут, потому что они вообще никуда не годятся! Как можно по ним что-то снять? Как можно было вообще написать эту ересь?!
Кузмин закончил. В галерее стало тихо и тревожно. Пара студентов, сидевшая через две скамейки от них, встала и быстро вышла. Кузмин тоже начал потихоньку пятится назад, потому что Бойков медленно стал подниматься со своего места, как бегемот из болота, которого дразнили, дразнили глупые охотники, и таки довели.
Мне конец, решил Кузмин без паники, потому что паниковать времени уже не осталось. Большое лицо Бойкова качалось у него перед самыми глазами.
Внезапно болгарин улыбнулся.
Человек, не знавший Бойкова лично мог принять его улыбку за злобный оскал, но это была именно улыбка. Затем Бойков обнял опешившего Кузмина, а после, взяв за плечи, хорошенько встряхнул.
— Спасибо, друг! – Бойков светился радостью.
— За что?
— За правду. Все, все здесь думают, если я за учёбу плачу, мне надо врать. Нет, мне врать не надо. Я плачу, а ты мне правду говори. Ошибки показывай! Вот как надо. Спасибо тебе, друг. Ты мне первый правду сказал!

Бывает странно слышать от некоторых людей, что водку необходимо сопровождать какими-то специальными закусками. Это нонсенс. Водку можно закусывать чем угодно. Так размышлял Кузмин, сидя в кафе «Кинокадр» и отправляя в рот, вслед за стопкой, чудовищный кусок куриной котлеты. Ему было сытно, спокойно и хорошо.
Должно быть, критикам неплохо живётся, подумал он, может, стоит перейти на киноведческий?